В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Окулов cтр.№ 28

* * *

Между домом и кладбищем стояло низенькое здание. Не то сарай, не то склад. Это и был свечной заводик. Я не один раз вспомнил отца Федора из «12 стульев». Здесь я помогал брату Стефану свечи лить.

Никогда не задумывался над технологией этого нехитрого производства. В большой чан загружается воск, под ним разводится огонь. Берется круг со множеством дырок. Нарезаются фитили и просовываются в эти дырки. Когда воск расплавился, этот круг на веревке опускается в чан так, что фитили погружаются в расплавленную жижу, Потом круг поднимается. Воск, налипший на фитили, застывает, и круг с фитилями снова опускается. И так — по нескольку раз, пока на фитиле не остается столько слоев воска, сколько нужно. Свечи остывают, фитили обрезают, нижние края свечей подравнивают — и все готово. Вот о чем мечтал отец Федор.

Брат Стефан. Православный голландец. Такое мне раньше было даже трудно представить. Молодой, бородатый. Удивительно светлый. У него даже улыбка солнечная. Разговаривать нам тогда приходилось по-английски: по-русски он почти ничего не понимал. В юности он решил, что ни католицизм, ни протестантизм его не устраивают, и сам дошел до того, что истинное христианство — православие. И стал братом Стефаном.

Я к тому времени уже приобрел кое-какие ювелирные инструменты. Стефан принес мне серебряный голландский гульден, и я сделал ему православный нательный крестик. Ему понравился. Потом взялся вылепить барельеф с иконы св. Иоанна Кронштадтского. Вроде получилось. По этой форме потом долго отливали образки из гипса и пластика. Потом нужно было монашеские пояса сделать, с пальмовыми ветками. Потом сделал барельеф самой церкви.

Однажды в монастырь приехал Роберт. Я открыл дверь. Он испуганно перекрестился и сказал:

— Все. Еще один готов. Мы готовим кадры для борьбы с коммунизмом, а они из них попов делают!

И рассказал, что в обшей сложности из бывших энтээсовцев вышло 14 священников.

Мне платили какую-то мелочь. Но весь дом жил бедно — какие доходы у Русской зарубежной церкви в Германии? Да и мне было не много нужно. Крыша над головой была, и слава богу.

Гулял по окрестным лесам, Висбаден изучал. Однажды, поздно вечером, возвращался домой. Шел по лесной дороге мимо водяной железной дороги. В полосе лунного света прямо на асфальте сидела саламандра. Черная, с ярко-оранжевыми пятнами. Спокойно, будто предупреждая весь животный мир вокруг: «Мне не страшно. Меня никто не съест. Потому что я — ядовитая». В России я этих животных никогда не видел. Зря она так беспечна: зверям и птицам саламандры ни к чему, а вот машины их давят часто.

Через четыре месяца пришла бумага из Министерства по делам беженцев. Я мог возвращаться в Эппштайн.

Спасибо отцу Марку и отцу Николаю. Первый из них потом станет епископом. Но это уже совсем другая история.

* * *

Тем временем всех азилянтов решили из дома престарелых в Эппштайне выселить. И переселили нас в городок Хоххайм, на берегу Майна. Это уже меньше напоминало идиллию — несколько бараков на окраине. Нам отвели две комнаты. Рядом за стенкой жили афганцы. Сначала я думал, что с ними возникнут проблемы — ведь афганская война была в самом разгаре… Оказалось — наоборот.

Они сразу же стали проявлять всяческое дружелюбие, а один начал вспоминать знакомые русские слова: «Калашников», «Макаров», «ППШ»…

Потом показал на соседний барак и сказал:

— Это — нет кароши люди!

Я сначала не понял, в чем дело. Оказывается, соседний барак занимали… немцы! Асоциальные элементы. Они пропили все и жили исключительно на социальное пособие. Которое тоже пропивали. Зрелище было будто из фильма ужасов. С утра один из них бежал в магазин и закупал дешевого пива. Потом они ставили столы на улице перед своим бараком и мрачно начинали пить пиво. Морды одутловатые, кожа — белесая. Пьют и молчат.

Афганцы их невзлюбили за то, что в ответ на приглашение в гости немцы ответили, что они — «грязные иностранцы» и с ними они пить-есть не будут. Вот какими агрессивными националистами бывают немецкие алкоголики!

Сам городок Хоххайм располагался выше, среди знаменитых виноградников. Здесь делают прекрасный рислинг. Но проживание в бараках, даже возле виноградников, сказкой никому не покажется.

Мы получили политическое убежище и синие «нансеновские» паспорта. Так их называли старые эмигранты — паспорт беженца учредил в свое время еще Фритьоф Нансен. В углу — две черные полосы. В графе «гражданство» — Staatenlos, бесподданный. Но он давал нам право жить и работать на территории ФРГ. Все гражданские права, кроме права избирать и быть избранным и права служить в армии. Ни то ни другое нам было ни к чему. Я уже официально устроился на работу в «Посев», мать получила место в МОПЧ — Международной организации защиты прав человека. Пора было искать квартиру.

* * *

В Германии это — проблема жестокая. В объявлениях о сдаче квартир сплошь и рядом стоит: «Keine Kinder», «Keine Auslaender», «Keine Haustiere». Никаких детей. Никаких иностранцев. Никаких домашних животных. Нужно внести вперед три квартплаты — залог. А зарплата такая, что страшно становится. Шуметь можно до десяти вечера. А в субботу-воскресенье — с трех дня. Чтобы все соседи выспаться успели. Мой знакомый меблированную комнату снимал, так ему хозяйка запрещала днем шторы полностью открывать — только до половины. Чтобы хозяйская мебель на солнце не выгорела. Раз в пять лет обязан за свой счет квартиру полностью отремонтировать.

К тому времени я уже был принят в «Систему» НТС. Так называли освобожденных работников, которые служили в различных секторах этой антисоветской организации. Зарплата — партминимум. Всем. Женатым еще 100 марок на каждого из детей добавляли. Первая моя зарплата составляла 800 марок в месяц. Попробуй на это сними квартиру!

Первая наша квартира была в пригороде городка Рюссельсхайм — столице автомобильной империи Опеля. Хорошее было название у этого пригорода — Хасслох. Если учесть, что hassen по-немецки означает «ненавидеть», a Loch — «дыра». Н-да, занесло. Полтора часа до «Посева» со всеми пересадками. Но городок был очень приятный, и сосновый лес — чуть ли не через дорогу. Квартиру эту сдал нам другой эмигрант. Он книгами торговал. И деньги очень любил. Потому что вскоре выяснилось, что не имел он права ее никому сдавать — она была социальная, т. е. предоставлена его семье городскими властями как малоимущим. Сначала нас хотели оттуда выселить, но потом сказали, что вы можете просто переоформить ее на себя, вот и все. Не повезло ему. А потом я снял себе свою первую отдельную однокомнатную квартиру. И каждый месяц мне пришлось отдавать за нее половину своей зарплаты. Но что сравнится со счастьем жить отдельно ото всех?

В городе Рюссельсхайм каждый год летом проходили курсы русского языка. Их устраивал Михаил Викторович Славинский, один из самых верных и активных энтээсовцев. Казалось, к политике это мероприятие, организованное для иностранцев, изучающих русский язык, никакого отношения не имело. Они платили деньги, их размещали в старинном замке: в этом здании находилось Jugendherberge — общежитие для путешествующей молодежи. Им преподавали русский язык, читали лекции по русской литературе, истории, современному положению в СССР. Работали курсы по принципу самоокупаемости, никаких денег НТС в них не вкладывал.