Послезавтра - читать онлайн книгу. Автор: Аллан Фолсом cтр.№ 132

В мгновение ока Салеттл сунул дуло пистолета в рот и спустил курок.

– Частное предпринимательство, – произнес Либаргер в микрофон, и голос его проник в самые отдаленные уголки Золотого Зала, – немыслимо в эпоху демократии.

Оно возможно лишь тогда, когда народ обладает здравой идеей власти и личности.

Он помолчал и, опершись на трибуну, изучал лица сидящих в зале. Эта его речь звучала не впервые, хотя он несколько видоизменил ее, и большинство уже слышало ее. Он произнес эту речь очень давно, двадцатого февраля тысяча девятьсот тридцать третьего года перед небольшой группой магнатов делового мира. Оратор вступил в союз с богатыми общественными институтами, которые в тот зимний вечер вверили свои капиталы новому канцлеру Германии Адольфу Гитлеру.

Юта Баур вытянула шею, опустила подбородок на руки и полностью отдалась во власть того чуда, которому была свидетельницей, – перед ней с триумфальной речью выступал тот, кто был объектом полувековых мучений, сомнений, тревог и адского тайного труда. Густав Дортмунд, глава «Бундесбанка», сидел у нее за спиной, прямой, как столб; его лицо не выражало никаких эмоций – сторонний наблюдатель, не более. Однако внутри у него все трепетало, ибо он понимал, к чему приблизился.

Эрик и Эдвард со сжатыми кулаками, с вздувшимися от напряжения и стиснутыми белоснежными воротничками шеями сидели, подавшись вперед, словно манекены, ловя каждое слово Либаргера. Их волнение было иным. Всего через несколько дней один из них станет тем, кем был Либаргер. Однако пока не известно, кто именно. Каждое слово Либаргера приближало момент выбора и делало ожидание почти невыносимым.

* * *

Синильная кислота (цианистый водород) чрезвычайно ядовитая, быстро испаряющаяся жидкость или газ с запахом горького миндаля; взаимодействуя с кислородом в крови, полностью поглощает его, и жертва погибает от удушья.

* * *

– Всеми богатствами, которыми мы владеем, мы обязаны борьбе избранного, безупречного народа Германии!

Эхо разносило слова Либаргера по Золотому Залу, и каждое из этих слов проникало в сердца и умы слушателей.

– Мы не должны забывать, что все блага цивилизации держатся на железном кулаке! Только это позволит нашей мощи – военной и прочей – подняться к самым высоким вершинам – и отступления не будет!

Едва Либаргер закончил, публика вскочила на ноги. Овация была еще более бурной. Между тем Либаргер, стоявший в дальнем конце зала, расслышал то, что не могли услышать другие.

– Тише! – крикнул он в микрофон и протянул руки вперед, призывая людей умолкнуть. – Послушайте! Пожалуйста!

Либаргера поняли не сразу. О чем он? Разве речь еще не окончена? И наконец до них дошло: Либаргер не просто просит тишины, а хочет сообщить им о чем-то важном.

Публика услышала глухое жужжание; оно повторилось. Потом последовали гулкие механические удары, от которых зал содрогнулся. Казалось, снаружи опускали тяжелые железные жалюзи. Потом все внезапно стихло.

Юта Баур первой бросилась к запасному выходу в дальнем углу зала. Она сбежала вниз по маленькой лесенке, распахнула дверь – и отшатнулась в ужасе, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Вместо выхода она увидела еще одну дверь – огромную металлическую, крепко запертую.

Дортмунд подбежал к Юте:

– Что случилось?

Он подошел к двери, толкнул ее. Дверь не поддалась. Присутствующих в зале людей охватила тревога.

Быстро вскочив, Эрик оттолкнул перепуганную, сверкающую бриллиантами фрау Дортмунд, поднялся на трибуну и выхватил у Либаргера микрофон.

– Без паники. Пожарный выход случайно оказался закрытым. Вы можете спокойно выйти через центральную дверь.

Однако дверь оказалась запертой, как и все остальные двери.

– Что здесь происходит? – завопил Ганс Дабриц.

Генерал-майор Маттиас Нолль попытался высадить плечом ближайшую дверь, но преуспел в этом не больше, чем Дортмунд. К Ноллю присоединился Генрих Штайнер, затем еще двое. Дверь не поддавалась.

По залу поплыл слабый запах горелого миндаля. Люди принюхивались, переглядываясь в тревоге. Что это? Откуда?

– Ach, mein Gott! [41] – воскликнул Конрад Пейпер, увидев на столе перед собой крохотное, аметистово-голубое облачко. «Дождик» из таких же кристалликов шел из вентиляционной решетки в потолке. – Синильная кислота!

Запах усиливался; все больше кристаллов проникало сквозь вентиляционные люки. Влага и кислота, соединившись, превращались в смертоносный цианидный газ.

Люди попятились от люков, прижались к стенам, к запертым железным дверям, наконец, друг к другу, в безмолвном ужасе глядя вверх, на эти вентиляционные решетки, так незаметно замаскированные в зеленом мраморе и позолоте украшений великолепного здания восемнадцатого века в стиле рококо.

Все они были обречены на смерть, все понимали это, но никто не верил. Не может быть! Возможно ли, чтобы это случилось с ними, с самыми влиятельными, самыми именитыми гражданами! Ведь одни только их наряды и драгоценности стоили так много, что на них можно было бы целый год кормить половину населения земного шара. И вот эти-то люди, защищенные армией тайной охраны, в прекраснейшем зале знаменитого дворца беспомощны и ждут, пока их убьет ядовитый газ!

Дико! Невозможно! Немыслимо!

– Это розыгрыш! – расхохотался Ганс Дабриц. – Розыгрыш!

Все засмеялись; Эдвард прошел к столу и поднял бокал.

– Zu Elton Lybarger, [42] – крикнул он. – Zu Elton Lybarger!

– Zu Elton Lybarger! – подхватила Юта Баур и подняла свой бокал.

Элтон Либаргер с трибуны наблюдал, как Конрад и Маргарита Пейпер, Гертруда Бирманн, Рудольф Каэс, Генрих Штайнер и Густав Дортмунд тянулись за бокалами с шампанским.

– Zu Elton Lybarger! – неслось по Золотому Залу.

Тут-то все и началось.

Голова Юты Баур внезапно откинулась назад; ее плечи и руки задрожали, их свело судорогой. То же самое происходило в другом конце зала с Маргаритой Пейпер. Она с криком упала на пол и забилась в агонии, сотрясаясь как бы от тока высокого напряжения или от того, что у нее под кожей копошатся тысячи ядовитых насекомых. В одно мгновение, словно повинуясь сигналу, те, кто еще мог, кинулись к главному выходу. Яростно отталкивая друг друга, они колотили в стальную дверь кулаками, разбивая золотые часы; били по ней каблуками, царапали ногтями резной деревянный косяк, ловя ртом воздух, моля о спасении и пощаде. Наконец все стихло.

Элтон Либаргер умер последним. Он умирал, сидя на стуле в центре зала, глядя на извивающихся в агонии. Он, как и все, понял, что это возмездие. Оно пришло потому, что никто из них до последнего момента не верил в него. А когда поверили, было поздно. Как и в концлагерях.