Непридуманная история Второй мировой - читать онлайн книгу. Автор: Александр Никонов cтр.№ 43

И развлечения у него оставались на всю жизнь соответствующими — нажраться на хазе с корешами, потаскать шестерку за бороду (для этих целей был предназначен товарищ Калинин), подложить другой шестерке (Ворошилову, например) незаметно помидор на стул. А одна из самых любимых песен товарища Сталина была «С одесского кичмана сбежали два уркана…»

Франклин Рузвельт, который впервые встретился со Сталиным, заметил, что ожидал увидеть в нем джентльмена, а увидел кавказского бандита. Что ж, плохое воспитание есть плохое воспитание. Ничем это не вытравишь. Не зря ведь существует такое выражение «человек из хорошей семьи». Это значит породистый человек. Воспитанный. Сформированный с детства. А Сталин был — чертополох. Его учила улица. И в улицу он потом превратил всю страну.

При всем при этом Сталин, разумеется, был высокопримативным самцом и способной личностью (обезображенной, правда, различными психологическими уродствами и тюремными замашками).

Высокая примативность этого самца просто перла из него. Черчилль в своих воспоминаниях писал о Сталине: «Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил в зал на Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам». Говорят, даже парализованный Рузвельт при появлении Сталина делал непроизвольное движение вперед, словно собирался встать со своего инвалидного кресла. Ибо в дверь входил настоящий государь! Восточный деспот.

Пахан.

Блатные манеры кремлевского вождя отражались в его политике. Вспомним историю с разделом Польши. Два уголовника договорились одного пана порезать. Решили: вместе нападем и в два пера лоха распишем. Начало операции — 1 сентября 1939 года.

И вот в полном соответствии с договоренностями один урка (Гитлер) напал на жертву. Завязалась драка. А второй (Сталин) не напал. Сидит и, ножичком поигрывая, с любопытством смотрит, как «дружок» его с паном дерется, кровь льет.

— Ну, чего ж ты, сука! — кричит молодой хулиган Гитлер уркагану Сталину. — Помогай!

А Сталин молчит, смотрит исподлобья, как они ножами секутся. И вот когда Гитлер, уже наполучавший изрядно порезов, стал Польшу одолевать, тут Сталин сзади подошел да сзади Польше ножик аккуратно и воткнул. Прямо в печень. Помог напарнику, как обещал. Гитлер кругом в крови. А на Сталине — ни кровинки. Ну, разве что самая малость, пара капель польской крови на обшлаг попала.

А добро награбленное потом по справедливости поделили. Был же уговор!

Уркаганские замашки и общая невоспитанность советского государя отражались и на его внутренней политике. Сталинские газеты, сталинские прокуроры и делегаты сталинских съездов изъяснялись полууголовным лексиконом:

«…шут гороховый на посту премьера…» (о премьере соседнего нейтрального государства)

«взбесившиеся собаки будут уничтожены!»

И т. д.

Это нужно представить себе!.. Вот, скажем, проходит самое официальное, самое главное, самое пафосное действо — съезд партии. Например, XVIII съезд ВКП(б). Здесь люди с трибуны не импровизируют. Здесь все говорят по бумажке. То есть горячкой и запалом поток ругательств не объяснишь. Если кто-то что-то изрыгает с трибуны, значит, это было заранее, на холодную голову написано, кем нужно вычитано и утверждено к произнесению.

Сидит, значит, ночами офицер-делегат, лоб морщит, ругательства выдумывает. Чтоб позабористее, но при этом без хулиганства. А как тут грань уловишь? Это же искусство! Вот такое, например, слово можно употребить с трибуны или нет? Вопрос. А вот такое и эдакое уже не раз употребляли, стало быть, проверенные слова. Апробированные. Партийный лексикон. Это хорошо. Хорошо, да не совсем! Проверенные — значит заезженные. Нельзя ж ему, боевому офицеру повторять то, что другие уже тыщу раз сказали! Какой тогда смысл в его речи, если он мало того, что то же самое скажет, да еще и теми же словами!?… Значит, нужно еще каких-то ругательств добавить. Или мудреный оборот изобрести. Чтобы его речь чем-то от других отличалась. Сиди и думай! Карандаш грызи.

И вот выходит на трибуну Герой Советского Союза, советский офицер-пограничник и читает по бумажке:

— Пусть жалкие козявки ползают под ногами у советского слона… Пусть беснуются фашистские мракобесы. Для каждого сумасшедшего мракобеса мы найдем смирительную рубашку.

А коммунистические газеты в империи Сталина, не стесняясь, обзываются на политических оппонентов режима «скотами», «мразями», «харями» и пр. Ей-богу, было в этом что-то инфантильное. А во всем режиме — детско-жестокое. Режим был жесток, как зона, на которой сидят малолетки.

Душевно незрелое общество…

Проза Суворова — смесь сахара с перцем.

Гитлеризм-сталинизм — термоядерная смесь модерна с самой отсталой, самой дикой суеверной деревней…

А советское общество — это смесь чего с чем? А советское общество представляло собой невероятную смесь любви и страха, истерических надежд на светлое будущее и патологического недоверия к мрачному сегодняшнему дню.

Диктаторы чувствуют толпу. Поразительно меткие замечания о характере и повадках народа оставил когда-то Наполеон. Ему вторил великий знаток масс Гитлер. Не худшим дрессировщиков народных толп был и Сталин.

Сталин знал: народ — это цепной пес. Сталин знал: есть у его народа поговорка — «бьет, значит любит». И она справедлива.

Этологи говорят: щенки больше любят не тех хозяев, которые их только наказывают — таких они боятся и ненавидят. И не тех, кто только ласкает и сюсюкает — таких они презирают и не слушаются… Больше всего собака любит такого хозяина, который и бьет, и поощряет.

Если ты — добрый начальник — улыбнулся кому-то, твоя улыбка ничего не стоит. Она давно девальвирована. Но если кому-то улыбнулся или кинул орден кровавый диктатор. Осчастливленный человек прослезится, возлюбит и из кожи вылезет, чтобы угодить Хозяину.

Сталина обожали. Один мой знакомый рассказывал. Как-то отец взял его — тогда еще мальчишку — с собой на первомайскую демонстрацию. Толпа шла по Красной площади. На мавзолее стоял Отец народа. На Красную площадь заходили нормальные люди — со своими разговорами, проблемами. Но по мере приближения к мавзолею толпой начинала овладевать фанатическая истерия. Которая достигала максимального градуса непосредственно перед трибуной. Лица людей необратимо менялись, глупели, сияли бессмысленным счастьем, сознание зауживалось. Все головы смотрели только на трибуну, а рты сами собой кричали что-то невразумительно лозунговое, исполненное восторгов и любви.

Но по мере удаления толпы истерия спадала. И людям становилось стыдно и неудобно друг перед другом за эту непонятную вспышку. После выхода с Красной площади отец внимательно посмотрел на сына:

— Видел?

Тот молча кивнул.

— Пойдешь еще когда-нибудь на демонстрацию?

Сын отрицательно покачал головой.

Да, есть люди, на которых это не действует. Но большинство — животные. Которые в толпе любят Хозяина. А в одиночку Хозяину мрачно не доверяют, боятся его и втайне ненавидят, не признаваясь в этом самим себе. А что вы хотели? Психологический диполь. Если в одном месте убавится, в другом прибавится. И наоборот…