Она повернулась к мужу, взглянула ему в глаза, ища поддержки, и не нашла ее.
— Нельзя, чтобы они отключили его, Дени. Еще можно что-то сделать. Ты же сделаешь, Дени, правда? Прошу тебя, Дени!
В глазах мужа, полных слез, Лоррен прочитала смирение. Она еще никогда не видела, чтобы он плакал.
— Нет, Дени, нет! Скажи мне, что это не конец, — простонала Лоррен, разражаясь рыданиями.
Муж ничего не ответил, только крепко прижал ее к себе.
— Наш сын! Господи, наш сын!..
Врач опустил голову, словно бы устраняясь, словно бы давая им возможность побыть наедине.
— Когда вы собираетесь его… отключить? — спросил месье Сансье.
— Когда вы дадите свое разрешение. Предпочтительно в течение недели.
Дени Сансье встал, лицо у него стало суровым. Он выпрямился, стараясь не показать, что у него подкашиваются ноги. Он должен быть сильным, поддержать жену, думать только о ней. Он даст себе волю потом. Дени взял жену за руку. Она тоже поднялась, плача, прижимаясь к плечу мужа.
— Можно его увидеть? — спросила она внезапно.
— Я бы вам советовал немного повременить, — осторожно сказал профессор Атали, поглядев в глаза отца несчастной жертвы, ища у него поддержки.
Потребуется время, чтобы перебинтовать раны молодого человека, подготовить его, чтобы не пугал своим видом. Такого вслух не скажешь, но, возможно, месье Сансье поймет. И он понял. А может быть, хотел набраться сил и мужества перед следующим испытанием.
— Завтра, Лоррен. Мы увидим его завтра.
* * *
— Александр?
Габриэль не сразу понял, что окликают его. Он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину, которая пристально в него вглядывалась. Но почему так пристально, он понять не мог.
— Александр, — снова повторила женщина, словно хотела убедиться, что он окончательно проснулся.
«Александр. Значит, так зовут моего убийцу. А это, скорее всего, его жена, и она уже заметила, что я не сплю».
Габриэль сообразил, что ему придется иметь дело с чужой семьей и незнакомыми друзьями. И не обрадовался.
— Это я, Дженна.
Габриэлю не составило труда сохранить безразличие и смотреть пустыми глазами. Пусть считает, что у него проблемы с памятью.
— Ты меня узнаешь?
Он отрицательно покачал головой.
— О господи! — горестно вздохнула женщина.
— А меня, папа? — спросил другой голос.
С другой стороны к кровати подошла девушка с крашеными черными волосами. Мрачный тусклый цвет. И таким же обведены карие глаза. Пирсинг оттягивал нижнюю губу.
— Ты же знаешь, кто я, правда? — продолжала она настаивать.
Габриэль снова отрицательно покачал головой.
— Это Элоди, наша дочь, — сообщила женщина.
Он опять отрицательно покачал головой.
— Да что это за идиотизм! — взорвалась девчонка. — Может, дело в лекарствах?
Мать положила руку на плечо Элоди — ласковый приказ утихомириться.
И обе застыли, молча, словно дожидались чуда.
Габриэль предпочел не участвовать в этой сцене и сделал вид, что заснул.
Он слышал, как они тихонько между собой разговаривали.
— Успокойся, пожалуйста, — просила мать. — Это шок. Он пройдет.
— Пройдет? А ты откуда знаешь?
— Во всяком случае, мы можем только ждать. У нас нет другого выхода.
— Мне ждать нечего, я пошла!
Девчонка ушла, женщина еще какое-то время посидела возле того, кого считала своим мужем. Габриэль слышал, как она потихоньку плачет, но нисколько ей не посочувствовал.
Он хотел, чтобы она как можно скорее ушла и оставила его одного.
* * *
Клара открыла глаза и увидела рядом с кроватью Люка. Что он здесь делает? Голова была тяжелой, сознание плыло, и она прикрыла глаза, полагая, что видит сон.
Что за прихоть воображения привела в ее сон приятеля Габриэля? Он же снится ей. Да, он ей снится, если только… Внезапно сердце ее тоскливо сжалось, и она, желая ему помочь, освободить, впустила воспоминания. И будто открыла шлюз: они хлынули беспорядочным потоком, перемешивая обрывки фраз, картины, лица. Заработал адский стробоскоп, торопливо кромсая все подряд.
Клара в ужасе открыла глаза. Открыла не у себя в постели, а в больнице.
И тогда она все поняла.
— Габриэль! — позвала она, но как-то глухо, тускло.
Тоскливое лицо Люка встревожило ее еще больше.
— Где Габриэль? — спросила она.
— В соседней палате, — тихо ответил он.
Значит, он жив! Она успокоилась, но только на секунду. Опечаленное лицо друга говорило совсем другое.
— Как он?
Люка не ответил.
— Скажи, очень тебя прошу!
— Он… Он в коме.
— В коме?
Через несколько секунд Клара уже знала, что такое кома, и поняла, что жизнь Габриэля на волоске.
— Но… Он же выйдет из нее, — пролепетала она.
Люка пожал плечами, затрудняясь ответить.
— Исследования не закончены, нужно подождать.
Люка говорил неправду. Клара поняла это по тому, как он отвел взгляд. Она хотела его расспросить подробнее, но перед глазами все поплыло, а внутри стало пусто, будто ее выпили. Она опустила веки, спасаясь от нахлынувшей безнадежности.
Перед ней возникло лицо Габриэля, он улыбался ей огорченно и ласково.
Она хотела позвать его, кинуться в объятия, но все потонуло в навалившейся усталости.
* * *
Профессор Атали изучал результаты анализов.
— Гематома селезенки, — сообщил практикант, который принес эти результаты. — Положение пока стабильное, но нельзя исключить кровоизлияния в самое ближайшее время.
— Да, я вижу, — кивнул хирург. — Будем держать ее под наблюдением и, если понадобится, удалим селезенку, чтобы избежать разрыва.
— Да, конечно. Но… хирургическое вмешательство рискованно.
Хирургическое светило посмотрел на юного коллегу с особым вниманием.
— По какой же причине?
Практикант подтолкнул ему карту. Профессор досмотрел результаты анализов до конца.
— Черт! — выругался он.
Положил карту на стол и задумался. Случай этой пациентки был особым. Профессор и сам не знал, почему он был ему небезразличен. Он приучил себя обходиться без лишних чувств, работая с пациентами. Но судьба Клары Астье почему-то его трогала.