Империя и воля. Догнать самих себя - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Аверьянов cтр.№ 47

Интернационализм никогда не был свойствен традиционной России. Допускают большую ошибку те, кто видит в интернационализме нечто вроде реинкарнации старого имперского принципа. Интернационализм как массовую манипулятивную идеологию придумали марксисты и советская империя строилась не благодаря, а вопреки ему. В догмах интернационализма есть однозначная связь с идеей мировой революции и в идеале эти догмы ведут к смешению всех рас наций и выведению некоего общечеловеческого гуманоида. Ельцин взял из советского прошлого самое плохое (федерализм и остатки интернационализма, выраженного в лукавой формуле «дорогие россияне»), отбросив самое хорошее.

Историк: Сталин очень рано проявил себя подспудным противником интернационализма. В письме Ленину в 1922 г. он писал: «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных национал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах». Сталин изначально повел курс на восстановление имперского формата России, хотя и под лозунгом «национально-культурной автономии» (это был единственно возможный компромисс). И Ленин поддержал его, хотя и настоял на том, что окраины должны юридически входить не в состав Российской Федерации, а в состав союзной конфедерации, внутри которой Россия была бы лишь одной из республик. Эти линии на карте прочертили Ленин и Троцкий. Но Сталин олицетворял противоположную унитарную тенденцию. Однако он так и не посмел (или не успел?) уйти от фиктивного федерализма… Хотя идея эта очень скоро устарела, но ленинский федерализм остался. Постепенно Сталин вел на него наступление. В 1937 году Пленум ЦК ввел во всей стране обязательное изучение русского языка. РСФСР был признан «старшим братом» по отношению к другим союзным республикам: по Конституции 1936 года вместо сопредседателей союзного ЦИК был введен пост единого Председателя Президиума Верховного Совета СССР, — его занял представитель РСФСР Калинин.

Шейх: Такая особенность сталинского мышления позволяла Троцкому говорить о «национальной ограниченности» наркомнаца, но Троцкий с его космополитизмом оказался в итоге за бортом реальной политики, Сталину же его «ограниченность» позволила стать главным участником создания в России новых, гибридных форм государственности.

Философ: Все-таки Сталин не выработал более зрелой структуры империи, чем социал-демократическая «автономия», хотя его политика «переселений» некоторых народов в 40-е годы была намеком на возможность такой выработки. Путь к имперскому территориальному устройству был для Сталина открыт, но он не продвинулся по нему, ограничиваясь малыми мерами. Я читал книгу Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым» [72] , в которой Молотов говорит: «Надо восхищаться дальновидностью Сталина. Ведь именно благодаря ему Крым был зачислен в состав РСФСР. Туда же в свое время и по той же причине была отнесена Калининградская область, а граница Казахстана прошла не по естественному, казалось бы, рубежу — берегу Волги, а в 100 километрах восточнее». Хорошие меры, но слишком малые, как мы теперь убедились.

Физик: Роберт Такер тоже говорит о «русского красном патриотизме» Сталина. Когда Такер пишет, что «Сталин отождествлял себя с Россией», он имеет в виду обострение в Сталине сознания исторической судьбы (лучше сказать, миссии) России. В Ленине его, по собственному сталинскому признанию, привлекало прежде всего сочетание «русского революционного размаха» с «американской деловитостью».

Однако же Такер как раз сторонник психоаналитической трактовки Сталина, и он утверждает, что схема «душевной болезни» вождя, его интровертной природы связана с репрессиями и культом личности: «Его культ — приоткрывает внутреннюю завесу».

Философ: Профессор, Вы наверное знаете эту теорию? Что Вы думаете о Такере?

Историк: Да, я знаю эту теорию. Такер — ученик фрейдистки Хорни, они вообще все пытаются объяснить по Фрейду. По существу Такеру трудно возразить, но ему и не стоит возражать — сама постановка проблемы обличает многие слабые стороны фрейдизма. Вопрос ведь не в том, приоткрывает или не приоткрывает культ завесу над сталинской психикой, а в том, в какой степени, в каких пропорциях и по каким законам происходит это приоткрывание завес. Где проводить эту разграничительную линию «личности» и «эпохи», личного начала и неличной исторической стихии? Ни Такер, ни Хорни не дают ответа на этот вопрос. Они могут лишь предложить очередную психоаналитическую схему, не отличающуюся новизной.

Не следует забывать, что все это происходило на значимом фоне грандиозных социальных сдвигов. И решая вопрос, верил ли Сталин в насущность и справедливость глобальных общественных изменений, во многом решается и вопрос, удобно ли он чувствовал себя в атмосфере 30-х годов и позднее. Воля Сталина была направлена на укрепление новой партийно-советской государственности и на ее доминирование в мире. Отождествление себя с исторической судьбой страны проявлялось в остром сталинском комплексе «отставания» от передовых стран. Однако комплекс этот имел реальную почву в свете актуализировавшейся опасности мировой войны. Цепочка «коллективизация — индустриализация — милитаризация» на деле неразрывна и внутренне необходима в связи с целью догнать индустриальные державы «за 10 лет». Нельзя сказать, чтобы были не правы те историки, которые связывают создание системы ГУЛАГа не столько с проецированием паранойи вождя на действительность, сколько с необходимостью наличия максимально дешевой рабочей силы для строительства каналов и решения лесозаготовительной проблемы. Как говорилось в отчетах НКВД, работы лагерей осуществляли народно-хозяйственные проекты «с экономией больше, чем в 4 раза». Вот откуда был почерпнут ресурс роста, вот откуда возникла возможность догнать конкурента за 10 лет. Сталин всегда имел в виду войну, и если июнь 1941 года застал его врасплох, то это был «расплох» скорее тактический, чем стратегический. Имел Сталин в виду и мировую революцию, и активность в III мире.

Критики репрессий пытаются измерить сталинизм по меркам классического гуманизма — а это, мягко говоря, некорректно. Элементы модернизированного гуманизма в сталинизме сочетались с самыми жесткими и консервативными элементами традиционализма. Этот сплав, пожалуй, и обеспечил системе прочность на русской почве, прочность, позволившую победить в войне и долго выдерживать конкуренцию с западными демократиями. Время-то жестокое было, и «капиталистические хищники» не дремали… Это не риторика.

Но недостатком сталинского сплава ценностей является высокая степень абстрактности, оторванности от действительных исторических корней. Это, пожалуй, главное уязвимое место Сталина. Тем не менее, наблюдая этот сплав и рассматривая его в качестве своего детища, Сталин — это вполне вероятно — мог лелеять в себе сознание выполненного долга. Отсюда нетрудно объяснить его пророческие в общем-то слова: «Я знаю, что когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории все это развеет».