Песнь Кали - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Симмонс cтр.№ 25

«Прошу тебя, богиня, пусть это закончится»,– молился я.

Но действо продолжалось. Пока.

Первый брахман поднял голову от ступни жаграта и повернулся к нам. Он медленно обошел наш полукруг, словно осматривая тела, принесенные нами в качестве жертв. Передо мной он задержался. Я не мог поднять глаз, чтобы встретиться с ним взглядом. Я не сомневался, что труп утопленника будет сочтен негодным. Даже сейчас я ощущал вонь речного ила и гниения, словно из мертвой утробы исходило дурное дыхание. Но через секунду священник молча двинулся дальше. Осмотрев жертву Санджая, он пошел дальше вдоль линии.

Я украдкой окосил глаза, чтобы увидеть, как священник босой ногой грубо сталкивает тушу толстяка с его холодной подушки. Выскочил другой капалика и торопливо поставил детский череп обратно на ввалившийся живот трупа. Толстяк лежал без сознания рядом со своей каргой. Они напоминали невероятных любовников, вырванных из объятий друг друга. Мало кто из нас сомневался в том, чья голова следующей окажется в руке темной богини.

Справиться с дрожью мне удалось лишь к тому моменту, когда передо мной снова возник священник. На этот раз он щелкнул пальцами, и к нему подошли трое капаликов. Я ощутил почти отчаянное желание Санджая отодвинуться от меня подальше. Сам я мало что чувствовал. Великий холод растекался по моему телу, охлаждая трепещущие руки, уничтожая страх и опустошая рассудок. Я мог бы громко рассмеяться, когда капалики наклонились ко мне. Но предпочел этого не делать.

Нежно, почти с любовью, они подняли раздувшуюся кучу, которая когда-то была человеческим телом, и отнесли ее к плите у ног идола. Затем жестом пригласили меня присоединиться к ним.

Последующие несколько минут остались в моей памяти точно обрывки снов. Я помню, как вместе с капаликами опустился на колени перед бесформенным мертвецом. Кажется, мы декламировали Пуруша-Сукту из десятой мандалы «Ригведы». Остальные вышли из теней, неся ведра с водой, чтобы обмыть разлагающуюся плоть моего приношения. Помню, мысль об омывании того, который уже и так столько времени пролежал в воде, показалась мне смешной. Однако я не смеялся.

Главный священник вынул травинку, все еще помеченную запекшейся кровью, решившей накануне судьбу юного кандидата. Священник макнул былинку в чашу с черной сажей и нарисовал полуокружности над отверстиями, которые когда-то были глазами трупа, смотревшими на мир. Мне приходилось видеть схожие священные знаки, и снова я поборол в себе желание хихикнуть, сообразив, что так, должно быть, обозначаются веки. Во время церемоний в нашей деревне глаза традиционно рисовались глиной.

Подошли другие, чтобы положить на лоб траву и цветы. Высокая и страшная статуя Кали смотрела вниз, пока мы сто восемь раз читали основные мула-мантри. И снова вперед вышел священник – на этот раз, чтобы дотронуться до каждой из конечностей и поместить свой большой палец на распухшей белой плоти в том месте, где когда-то билось сердце. Затем мы хором произнесли разновидность ведической мантры, заканчивавшейся словами: «Ом, да наделит тебя Вишну детородными органами, да придаст Тваста тебе форму, пусть Праджапати даст тебе семя, да получит Кали твое семя».

Снова в темноте прозвучал хор, распевавший священнейшую из вед, «Гайатри Мантру». И тогда могучий шум и мощный ветер заполнили храм. На краткий миг я почти уверился, что это поднимаются воды реки, чтобы поглотить всех нас.

Ветер был по-настоящему холодным. Он с шумом пронесся по храму, растрепал нам волосы, раздул белую ткань наших дхотти и загасил большинство свечей, стоявших рядами позади нас. Насколько я помню, абсолютной темноты в храме не было. Некоторые свечи продолжали гореть, хотя язычки их заплясали от этого сверхъестественного дуновения. Но даже если свет и оставался – каким бы он ни был,– я не могу объяснить случившееся потом.

Я не шевелился – так и стоял на коленях меньше чем в четырех футах от божества и его помазанной жертвы. Не уловил я и никакого другого движения – только несколько капаликов у нас за спиной чиркали спичками, чтобы снова зажечь погасшие свечи. Это заняло всего несколько секунд. Затем ветер стих, звук пропал, а жаграта Кали вновь осветилась снизу. Труп изменился.

Плоть по-прежнему оставалась мертвенно-бледной, но теперь ступня Кали опустилась на тело, принадлежавшее, как стало очевидно, мужчине. Оно было обнаженным, как и раньше,– с цветами, разбросанными по лбу, сажей, размазанной над глазницами,– но на том месте, где за несколько секунд до этого виднелась лишь гнойная масса, теперь лежал дряблый член. Лицо еще не обрело формы – на нем по-прежнему не было ни губ, ни век, ни носа,– но в его выражении угадывалось нечто человеческое. Выемки на лице теперь заполнились глазами. Открытые язвы покрывали белую кожу, но осколки костей уже не торчали.

Я зажмурился и вознес молитву без слов – какому божеству, не помню. Судорожный вздох Санджая заставил меня снова открыть глаза.

Труп дышал. Воздух со свистом прошел через открытый рот, и грудь мертвеца поднялась раз, другой, а потом с хрипом заколыхалась в стесненном ритме. Вдруг тело одним плавным движением приняло сидячее положение. Медленно, в высшей степени благоговейно, бывший мертвец поцеловал безгубым ртом подошву ступни Кали. Затем он вытащил ноги из-под основания статуи и, пошатываясь, встал. Лицо повернулось прямо на меня, и я разглядел щели и складки влажной плоти там, где когда-то был нос. Он шагнул вперед.

Я не мог отвести взгляда, пока высокая фигура деревянной походкой преодолевала три шага, разделявшие нас. Утопленник навис надо мной, скрыв от взгляда богиню. Теперь я видел лишь ее удлиненное лицо, выглядывавшее из-за плеча покойника. Дышал он с трудом, словно его легкие по-прежнему оставались заполненными водой. И действительно, когда при ходьбе челюсть этого существа чуть отвисла, вода хлынула из открытого рта и потекла струйками по вздымающейся груди.

Лишь когда оно встало не дальше чем в футе от меня, я смог опустить глаза. Речная вонь, исходившая от него, окутывала меня, как туман. Ожившее создание медленно протянуло вперед белую руку и коснулось моего лба. Плоть была холодной, мягкой, слегка влажной. Даже после того, как оно двинулось к следующему кандидату, я продолжал ощущать отпечаток его руки, прожигавший ледяным пламенем мою воспаленную кожу.

Капалики завели последний распев. Мои губы помимо воли вместе со всеми произносили слова молитвы:

Кали, Кали, бало бхаи.

Кали баи аре гате наи.

О, братья, возьмите имя Кали.

Нет утешения, кроме как в ней.

Гимн закончился. Два священника помогли первому брахману отвести вновь пробужденного в тень, в заднюю часть храма. Остальные капалики стали гуськом выходить с другой стороны. Я обвел взглядом внутренний круг и обнаружил, что толстяка с нами больше нет. Мы вшестером стояли в полумраке и смотрели друг на друга. Прошла примерно минута, прежде чем появился главный священник. Одет он был так же, выглядел, как раньше, но сам он стал другим. В его походке наблюдалась какая-то расслабленность, в позе – непринужденность. Он напоминал мне удачно сыгравшего в пьесе актера, который, проходя среди зрителей, меняет один образ на другой.