Севастопольская хроника - читать онлайн книгу. Автор: Петр Сажин cтр.№ 90

26 октября (тот же день, продолжение дневника). Все было, и душ, да какой! Воды – залейся! Потом ужин в столовой, в нижнем этаже нашего особнячка. Столовая чистенькая, с белыми скатертями, как в кают-компании на корабле, и приборы, и даже подставочки под вилки и ножи, и бутерброды, и фронтовые сто граммов.

Сижу тут за белым столиком, сытый и нос в табаке. Очень светло, и пишу, при каждом стуке двери поворачиваю голову и смотрю, не Гриша ли Нилов. По времени ему пора вернуться. Когда в августе мы тянули с ним спички, кому ехать в осажденную Одессу, он увидел у меня спичку с головкой и с досадой сказал:

«Завидую тебе! Дорого бы дал, чтобы увидеть Одессу! Об этом городе столько легенд, а порой и просто хохм, и вдруг такая невиданная оборона. Что за люди там?! Не думаю, чтобы Бабель, Олеша, Паустовский, Катаев и Багрицкий навеки обобрали этот город!.. Очень завидую тебе! Но я здесь не останусь – в Ленинград уеду…»

15 октября, прилетев в смятенную Москву с Юга, я уже не застал Нилова: он добился своего – улетел в Ленинград.

Нилов улетел на две недели. Они давно прошли, а его нет. Где же он сейчас? В пути? Или все еще там? А может быть, пробрался на Ханко? Это было его мечтой – попасть в гарнизон Ханко!

Мне тяжеловато без товарища. Еще весной он был у меня в Кишиневе и делал один из блестящих репортажей для радио. Подумать только, ведь это же было всего лишь несколько месяцев назад, а кажется, что с тех пор прошло много-много лет.

27 октября. Ночью наше высокое здание вздрагивало и гудело, как пустая бочка: к Москве прорвались гитлеровские самолеты. Полагалось идти в убежище, но я так устал от дороги, что не отреагировал на объявление воздушной тревоги.

После завтрака меня уже ждала машина.

27 октябри. 17 часов. Вернулся в три часа дня. Недоразумение со столовой – мне не дали обеда. Оказывается, нужно было заявить «расход». Если бы я утром, после завтрака, заявил «расход», то мой обед ждал бы меня весь день. Но откуда же мне, гражданскому человеку, было знать о таких тонкостях военного быта!

Все уладил Звягин. Но это – мелочи. Пообедав, сел за дневник. Хотя и трудно распутывать торопливые записи в блокноте, но занятие сие все же приятно. Особенно когда память еще свежа, когда перед глазами стоит все. Блокнотные записи расшифровываю как можно подробнее, с тем чтобы потом легче было писать для флотских газет очерк «Москва в осаде». А его нужно написать так, чтобы каждому моряку с Северного флота, с Черного, с Балтики, и беломорцу, и краснофлотцу невоюющего флота Тихоокеанского было ясно, что же делается в осажденной Москве. Чем и как живет столица в то время, когда у стен ее стоит миллионная вражеская армия?

Москва поражает сочетанием несовместимых на первый взгляд вещей: с одной стороны, на некоторых площадях и бульварах обложенные мешками с песком зенитные батареи, а на въездах в столицу по Рогачевскому, Ленинградскому, Волоколамскому и Дмитровскому шоссе – стальные ежи против танков, баррикады и доты и с другой – много детей на бульварах! Летом эшелонами их вывозили из столицы. Откуда эти?

Поражает Москва и ритмичной работой заводов, фабрик и различных мастерских, производящих все необходимое для фронта.

Писать об этом без восклицательных знаков почти невозможно. Может быть, людей будущего не удивит, что фабричонка, изготовлявшая до войны зубные щетки, теперь делает стальные противотанковые ежи, но меня это, сознаюсь, потрясает! Причем это не единичный факт: бывшая фабрика скоросшивателей, дыроколов, кнопок и скрепок, то есть предметов, которые в торговой номенклатуре значатся под наименованием канцелярских принадлежностей, ныне развернула производство корпусов для мин, колючей проволоки, лопат, снарядов и даже… авиабомб! Или вот еще заводик, его довоенная продукция – люстры, а сейчас – гранаты!

Московские железнодорожники, загруженные донельзя перевозками для фронта, в фантастически короткий срок построили отличный бронепоезд и приступили к оборудованию «дотов на колесах», то есть бронировали четырехосные площадки, на них ставили орудийные башни с покалеченных танков.

…Материалов для очерка столько, что я, как оголодавший перед роскошно накрытым столом, не знаю, с чего начать и чему отдать предпочтение.

Москва в октябре казалась неистощимой во всем: в энергии, в самозабвении и, что говорить, даже в жертвенности! Ничего не жалелось во имя спасения Родины!

Москвичи, не считаясь со временем, работали на заводах и фабриках, порой по нескольку смен кряду, а то и по неделям не уходили от станков. Москвичи становились в ряды ополчения, строили укрепления, рыли противотанковые рвы, возводили баррикады, строили надолбы, дежурили в госпиталях, боролись с «зажигалками» (термитными бомбами), и они же, мои дорогие земляки, выпускали знаменитые «катюши»!

Штабами этой действующей у станков, у печей, на конвейерах армии были Московский горком партии, райкомы и заводские парткомы.

Хочется надеяться на то, что, когда кончится война, когда спадет нервное напряжение, когда враг будет выброшен с нашей земли, кто-нибудь из работников столичных партийных штабов военного времени возьмет и бесхитростно и неторопливо расскажет, что было сделано коммунистами столицы для защиты Москвы. В газетном очерке, который я напишу, многого не скажешь – у газетной полосы слишком жесткие границы и невелик калибр. Да и потом газетный материал не предполагает ни живописности, ни размышлений, газета живет чуть дольше зажженной спички.

…Я писал, что Москва казалась неистощимой в мужестве и энергии в дни опасности, и не ошибся.

Столица еще в июле сформировала двенадцать дивизий народного ополчения, а в октябре двадцать пять истребительных батальонов и призвала в состав их восемнадцать тысяч, преимущественно молодых людей!

В критические для столицы дни под стенами ее встали еще двенадцать тысяч молодых москвичей!

28 октября. Перед завтраком встретил Звягина. Он шел умываться. Рукава нижней сорочки до локтей закатаны, через плечо полотенце.

Я впервые видел человека генеральского звания без мундира и не знал, как его приветствовать: тянуться – неуместно, но и не скажешь «привет!». И я сказал, как средний интеллигент: «Доброе утро, Николай Васильевич!» Он ответил, как отвечают в таких случаях кадровые военные: «Здравия желаю!» – и тут же остановился: «Товарищ Сажин, на одну минуточку!»

Сипловатым голосом дивизионный комиссар сказал: «В Крыму обстановка ухудшилась – Манштейн прорвал последний рубеж на Ишуньских позициях и ворвался в Крым. Пятьдесят первая и Приморская армии отходят… Путь к Севастополю по существу открыт: нашим армиям не за что зацепиться. Понимаешь?»

Я стоял как пораженный столбняком.

Звягин устало махнул рукой и как-то по-старчески зашагал к себе. Плечи его опустились, спина сгорбилась.

Наскоро позавтракав, я сел в машину – и по Москве. В газетах о прорыве Ишуньских позиций и о вторжении фрицев в Крым – ни слова.