Севастопольская хроника - читать онлайн книгу. Автор: Петр Сажин cтр.№ 58

А теперь перед взором разливанное море виноградников комбината «Золотая балка». Теперь эту чистенькую волевую просторную балку перерезают автомобильные дороги на север Крыма и на Южный берег и железнодорожное полотно на Балаклаву и Камышевую бухту.

Мы едем в сторону Черной речки, свидетельницы боев еще первой обороны.

На холмах покачиваются печально красные головки отцветающих маков, кое-где вьются молодые сивые усы ковыля, золотится сурепка и мелькают ароматные сиреневые цветочки чабреца.

Недалеко от совхоза, раскинувшегося под Федюхиными высотами, выходим из машины и взбираемся по отлогому подъему к тому месту, где будет установлена стела. Внизу, напротив будущего памятника, в совхозном поселке видно двухэтажное здание школы № 37. В ней следопытами школы уже создан музей 7-й бригады морской пехоты.

Мы осматриваем холм и ведем разговор; я спрашиваю генерала и комиссара о том, что было на этом холме, как далеко отсюда итальянское кладбище (я был здесь в военное время и теперь плохо ориентировался), где был КП бригады, как проходила линия переднего края. Разговор наш оборвался как-то сам собою: я нашел медную бляху, от матросского ремня, затем смятую каску, рукоятку ножа и перестал задавать вопросы, а комиссар с генералом, чуть удалившись от меня, молча смотрели куда-то вдаль. Лица их были такими, которые принято в литературе называть отсутствующими. Я понял, что оба ветерана попали в плен воспоминаний! Они оба, как я догадывался, сейчас не существовали, а находились в 1942 году, когда их бригада сражалась здесь, на этих очаровательных, пряных от множества цветущих, издающих ароматы растений холмах не на живот, а на смерть.

Я не стал окликать их.

Когда генерал и полковник вернулись наконец из сорок второго года, я спросил:

– Много ли здесь погибло людей седьмой бригады?

Генерал с глубоким вздохом сказал:

– Много!

Напротив холма, где будет установлена стела павшим бойцам 7-й бригады морской пехоты, – Федюхины высоты. Они часто упоминались в сводках во время обороны Севастополя.

Те, кто впервые попадает сюда, с трудом верят, что в этом раю среди виноградников, садов и синеющих гор, под прозрачным куполом высокого неба, когда-нибудь могли идти жаркие бои!

Счастливые эти люди! А меня здесь все будоражит: и сам Севастополь, и эти холмы, и долины, и горы, и море, и прежде всего люди, с которыми судьба свела во время войны здесь, на Юге. И настолько будоражит, что уже чувствую над собой власть военного прошлого и понимаю, что мне надо вернуться в Москву к своим фронтовым блокнотам и записным книжкам и свершить великий акт освобождения из архивного заточения того, что некогда билось пульсом боевой жизни, жизни, полной бессмертной отваги и мужества.

Когда наша машина подъезжала к Севастополю, я принял твердое решение подчиниться этому зову.

Севастополь – Москва – Переделкино

1967–1970

Будем благодарны судьбе за то, что она дала нам возможность жить в век неизнеженный, не вялый и не праздный.

Мишель Монтень

Передо мною блокноты и тетради военных лет. Почти четверть века они пролежали без движения в тиши письменного стола!

А попали туда вскоре после возвращения их хозяина с военной службы. Сначала они хранились в трофейном штампованном ящике для мин. Я взял его в куче артиллерийского хлама, брошенного гитлеровцами при поспешном бегстве осенью 1943 года с Тамани.

Плоский железный ящик для мин ротного миномета… Он очень похож на современный модный портфель-чемодан. Как-то мой «трофей» попался на глаза дяде Васе – водопроводчику из домоуправления, и он выклянчил его, убедительно доказав, что в нем очень удобно держать газовые ключи, ручники, шлямбер, ножовку, флянцы, пробивалку и даже добрый моток стальной проволоки для прочистки фановых труб.

Блокноты, дневники и тетради пришлось переселить в письменный стол с глубокими, покойными ящиками.

…Фронтовые записи! Смотрю на них и думаю – как хорошо, что освободил их из архивного заточения. Пора! Коль яблоко созрело, что может удержать его на ветке?

Пожелтевшие страницы укоризненно шуршат. Это понятно – сколько на этих страничках дремлет событий, судеб людских!

Записи делались в землянке при свете свечи из медной гильзы, заправленной бензином, на палубе корабля, в тряском кузове грузовика… Старенькие блокноты и тетради. С годами бумага желтеет, становится ломкой, непрочной.

Это огорчительно, потому что мы отдаем ей самое дорогое – мысль.

Я испытываю волнение, перелистывая пожелтевшие странички: так тревожно гремят они, того и гляди какая-нибудь из них рассыплется, и тогда уйдет в небытие запись, сделанная четверть века тому назад. К счастью, с годами память постареет – она, как вино, крепчает и делается мудрой. Она выбрасывает из сундуков своих ненужное и сохраняет важное и ценное.

Листаю и бегло, пока без плана, читаю. Вот одна из записей:

«14 апреля 1944 года. Машины, пушки, танки, всадники, пехота, моряки – войска всех родов с шумом и грохотом тянутся по каменистым дорогам Крыма к Севастополю».

Я где-то уже приводил ее, в какой-то статье о Севастополе, и тогда слова эти почему-то не затронули сердца, а теперь… теперь они растравили память – ударом молнии осветили давнее прошлое.

Давнее прошлое! Стало тривиальностью говорить: «Это было двадцать с лишним лет тому назад», хотя это действительно было двадцать с лишним лет тому назад. После войны прошло уже четверть века. Подумать только! Огромный срок, а для памяти – миг.

И в самом деле, разве надо мною московская «переменная облачность» лета 1971 года, а не ясная синь высокого неба Черноморья апреля 1944 года?

Памяти чужда логика и тем более несвойственна последовательность: память скачет этакой сивкой-буркой, вещей кауркой, и то одно событие высечет своим волшебным копытцем, то другое.

Вот только пронеслись картины крымской весны 1944 года, когда навстречу нашей наступавшей армии бежали темно-зеленые, ровные, как стол, поля степного Крыма, и тут память вдруг вызвала к жизни конец августа 1941 года.

Август 1941 года. Москва. Стоит жаркое лето. Над столицей гремят летние грозы и залпы зенитных пушек, гудят самолеты. Идет третий месяц войны.

Время уже начинает, по выражению Льва Толстого, «просеивать» события и факты.

Первые десять дней войны были для нас роковыми – гитлеровцы одержали заметные успехи, а в конце третьей недели они очутились уже под Смоленском, где и были остановлены. Здесь на линии Пропойск – Кричев – Рославль – Ельня – Смоленск – Ярцево – Великие Луки начались кровопролитные сражения.

В это время гитлеровцы сделали попытку достать Москву «длинной рукой армии» – авиацией. Самолеты появились над столицей двадцать первого июля, в 22 часа 15 минут. Четыре эшелона – двести самолетов, волнами, до 3 часов ночи пробивались в воздушную сферу Москвы…