Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Колесников cтр.№ 135

Но и это быстро предавалось забвению: меламеда обходили стороной, стыдились прослыть его знакомыми…

Людской поток, ринувшийся в помещение недостроенной синагоги, буквально внёс в неё старика-меламеда. Все старались как можно скорее проскользнуть мимо выстроившихся по обеим сторонам румынских жандармов с карабинами и легионеров, орудовавших плётками. Всем хотелось уйти подальше, протиснуться в глубину синагоги и там раствориться. Меламеда толкали со всех сторон, и он, едва держиваясь на ногах, при первой же возможности остановился: пусть другие лезут. Стоял неподвижно. Понурив голову и насупившись, как обычно смотрел вниз. Что-то должно, наверное, произойти, раз столько людей собралось. Но что?

В толчее он потерял жену и сестру. Свойственные многим самонадеянность, зазнайство, чувство превосходства над другими, более бедными и неустроенными в жизни, все наносное, суетное растаяло в обстановке тревожной неопределённости и страха.

Между тем эсэсовцы наводили порядок. Одна команда следовала за другой, и каждая сопровождалась угрозами, ударами палок, пинками и оскорблениями. За какие провинности? За какие грехи? И вообще за что?

Да мало ли какой повод рождает злобу и ненависть?! Зато был общий «орднунг» [23] . Один фюрер, один Рейх, одна во всём мире Германия, и больше ничего быть не должно!

А боль от ударов, ссадины и синяки были в общем-то небольшой бедой. Особенно на фоне расстрелов, которых удостоились несколько бедняг, якобы проявивших строптивость. Вероятно, они думали, что это такие же немцы, как те, что сохранились в их воспоминаниях.

Гауптштурмфюрер СС Шиммель стоял в стороне и спокойно наблюдал за установлением «порядка». Он не вмешивался в действия эсэсовцев. Смотрел на происходящее, как профессионалы смотрят фильм, фиксируя мизансцены, ракурсы, характер монтажа.

Это было не первое «мероприятие» с его участием. Он привык. Привык командовать, распоряжаться и при этом не повышать голос, проводить в жизнь идею, в которую уверовал и которую считал справедливой, вполне оправданной. Мир должен быть очищен от неполноценных существ. А жалость неуместна, когда решаются глобальные стратегические задачи. Ведь всё во имя благополучия высшей человеческой расы, во имя тысячелетнего Германского рейха!

Кое-какие сомнения иногда всплывали в сознании Шиммеля. Но это было давно, когда всё ещё только начиналось. Потом исчезли. Сытая жизнь, благополучие, высокий чин, уважение одних и страх других – не так уж много нужно, чтобы изгнать навсегда беса сомнения и поверить в то, во что хочется верить.

Это случилось не только с одним Шиммелем и не только в Германии. История человечества полна подобных примеров. Шиммель был типичным продуктом массированного идеологического и психологического воздействия иезуитской, античеловеческой системы. Его обласкали, ввели в механизм подавления, возвысили за дисциплинированность, и он поверил, что, приподнявшись, стал выше других. Шиммель сторонился чёрной работы, да от него её и не требовали, он умел больше, чем те, кому поручалась эта работа. И это ценили. Аристократы ведь никогда не пороли на конюшне провинившихся дворовых. Здесь было то же самое. Но, как и они, Шиммель хладнокровно наблюдал за экзекуцией, и ни один мускул не дрогнул на его холёном лице.

Командовавший молоденький унтерштурмфюрер СС со свисавшим на лоб чубом обратил внимание на неподвижно стоявшего меламеда, устремившего взгляд под ноги и будто не замечавшего ничего, что творилось вокруг. Спокойствие старика взбесило молодого эсэсовца. Такой жалкий вид и вместе с тем явное высокомерие! Непонятно, о чём думает в эти минуты старый, много повидавший на своем веку иудей.

Уловив пристальный взгляд своего повелителя Шиммеля, унтерштурмфюрер СС стремительно направился к старику. Подойдя к нему и похлопывая палкой себе по ладони, эсэсовец что-то сказал меламеду по-немецки. Тот не шелохнулся, будто не к нему были обращены слова того, кому гауптштурмфюрер Шиммель лично доверил командовать акцией. Развращённое безнаказанностью сознание жаждало потехи, а старик не реагировал.

Поддержку молодой эсэсовец нашёл лишь в хихикнувших подчинённых. Остальные, загнанные сюда насильно, замерли в тревожном ожидании.

Унтерштурмфюрер приказал старику снять с себя штаны. Тот снова никак не отреагировал. Тогда эсэсовец поднёс к его носу палку. И это не подействовало. Может быть, он не расслышал приказа? Может быть, не понял, чего от него хотят? Скорее всего, просто плевать хотел на хорохорившегося молодчика. Как бы то ни было, меламед даже не пошевелился. И конечно, не удостоил эсэсовца взглядом. Будто не тот держал палку у него под носом.

Гауптштурмфюрер подал знак находившимся поблизости эсэсовцам, и тотчас же несколько солдат набросились на понуро стоявшего старика и под одобрительные смешки и улюлюканье принялись сдирать с него штаны, державшиеся с помощью цветного полотняного пояска от дамского халата. Это дало повод для ещё большего смеха и плоских шуток.

Шиммель пристально наблюдал. Спокойно, хладнокровно, сдержанно. Не нашёл ни малейшего повода для вмешательства. Он всего-навсего зритель омерзительного спектакля. Что-то общее было в его реакции и реакции старика.

Меламед Урман остался в одних кальсонах, сползавших и явно несвежих. Забава над беззащитным существом доставляла эсэсовцам удовольствие.

Тут чубастому унтерштурмфюреру неожиданно попалось на глаза валявшееся в груде мусора покорёженное ведро. Мелькнула идея. Он поднял ведро и с размаху нахлобучил его на голову старика.

Раздался гомерический хохот, усилившийся, когда чубастый эсэсовец начал стучать палкой по дну опрокинутого ведра, что-то приговаривая в такт. Разобрать, что именно говорил эсэсовец, было невозможно из-за истерического смеха. Эсэсовцы держались за животы, смахивали с глаз слёзы.

Гауптштурмфюрер Шиммель по-прежнему оставался хладнокровным и спокойным. Он подошёл и ткнул ногой трость старика, но тот не упал…

Шиммель просто смотрел. Сдержанность, конечно, диктовалась ещё и тем, что пресечь издевательства не собирался.

В глубине синагоги, у противоположной от входа стены, сбившись в кучу, усердно молились мужчины с накинутым на плечи или на головы белым талесом с чёрными полосами и с кистями по краям. Едва слышно они нашёптывали молитву, другие это делали чуть громче, а кто-то читал молитву с приглушённым вскриком, закатывая полные слёз глаза и раскачиваясь взад-вперёд в такт словам. Они возносили Всевышнему душераздирающую мольбу снизойти и взглянуть на свой избранный народ, на обрушившиеся на него неимоверные страдания, на выпавшие на его долю – неизвестно за какие грехи – чудовищные муки.

Один из молившихся неожиданно сказал:

– Если Всевышний такой всесильный, такой справедливый, такой праведный, что Ему стоит выручить своих обречённых сынов и дочерей? Неужели Он так и останется ко всему равнодушен?

В ответ стоявший рядом небрежно махнул рукой и, буркнув что-то вроде «э-э…», стал протискиваться дальше. Сгорбленные и сникшие, плотно прижавшись друг к другу, напуганные, переминаясь с ноги на ногу, стояли единоверцы меламеда. Мужчины укрывали собой пожилых матерей, жён, недоумевающих детей, одиноких женщин с заплаканными младенцами на руках, вытирали им личики промокшими от слёз платками.