Сын террориста. История одного выбора - читать онлайн книгу. Автор: Зак Ибрагим cтр.№ 9

* * *

Как и предполагала моя мать уже в ту минуту, когда расстелила на полу простыню и велела мне сложить в нее вещи, мы не вернулись в нашу квартиру в Клиффсайд-Парке. Пока что мы живем в Бруклине у дяди Ибрагима — трое взрослых и шестеро детей в двухкомнатной квартире — и стараемся по кирпичикам выстроить новую нормальную жизнь.

Полиция Нью-Йорка тщательно обыскала нашу квартиру в Клиффсайд-Парке спустя несколько часов после того, как мы оттуда ушли. Пройдут годы, пока я не стану достаточно взрослым, чтобы в деталях прочитать об этих событиях, но к тому моменту я уже буду знать, что отец лгал, когда уверял нас, что он не убийца. Полиция изъяла при обыске 47 коробок подозрительных материалов, указывавших на возможный международный заговор: инструкции по изготовлению бомб, список потенциальных мишеней-евреев и упоминания о возможной атаке на “самые высокие здания в мире”. Большинство документов — на арабском языке, и следствие исключает из материалов дела часть бумаг, классифицировав их как “исламскую поэзию”. Никто не будет заниматься переводом этой кучи арабских бумажек до первой атаки на Всемирный торговый центр три года спустя.

(Примерно в это же время агенты ФБР арестуют моего дядю Ибрагима и во время обыска в его квартире найдут поддельные паспорта Никарагуа с именами всех членов нашей семьи. Если бы убийство Кахане прошло так, как планировал мой отец, то я, вероятно, вырос бы в Центральной Америке и носил испанскую фамилию.)

Но власти не просто не обращают внимания на 47 коробок из нашей квартиры. У ФБР есть запись с камер наблюдения, на которой видно, как мой отец и другие тренируются на стрельбище в Калвертоне, — но никому не приходит в голову сложить два и два. Старший детектив нью-йоркской полиции продолжает утверждать, что мой отец — стрелок-одиночка. Это совершенно абсурдное мнение было впоследствии опровергнуто расcледованием журналиста Питера Лэнса и правительства США.

В течение многих лет будут время от времени появляться версии, что мой отец вошел в “Мариотт” по крайней мере с одним, а может, и с двумя сообщниками, однако по этому делу больше не будет проходить ни один обвиняемый. Мой отец надел кипу, чтобы смешаться с толпой, состоявшей по большей части из ортодоксальных евреев. Он подошел к эстраде, с которой Кахане со свойственной ему страстью обличал арабскую угрозу, остановился на секунду и громко сказал: “Этот час настал!” Потом он выстрелил в раввина и бросился вон из банкетного зала. Один из сторонников Кахане, 73-летний старик, попытался остановить убийцу. Мой отец выстрелил ему в ногу и выбежал на улицу. Его друг Рыжий, водитель такси, который позже в ту же ночь в таком волнении звонил моей матери, должен был поджидать отца в своей машине у входа в “Мариотт”. Однако, судя по всему, швейцар сказал ему отъехать. Так что мой отец оказался не в том такси. Когда машина проехала один квартал, еще один сторонник Кахане выбежал перед ней на дорогу, чтобы не дать преступнику сбежать. Отец приставил пистолет к голове водителя, но водителю удалось выпрыгнуть из такси. Тогда мой отец тоже выскочил из машины и побежал по Лексингтон-авеню, наткнулся на вооруженного работника почтовой службы и ввязался с ним в перестрелку. На почтальоне был бронежилет, мой отец был ранен и рухнул на тротуар. Согласно некоторым версиям, сообщники моего отца в это время спокойно скрылись в метро.

История подтвердит, что мой отец на самом деле действовал не один. Но сейчас на дворе 1990 год, и офицеры полицейского управления Нью-Йорка даже вообразить себе не могут существование какой-то там глобальной террористической сети — и, по правде говоря, никто другой тоже не может. Во всяком случае, полиции совершенно неинтересно заниматься ее изучением и преследованием.

* * *

Не вернулись мы и в нашу старую школу в Клиффсайд-Парке. Журналисты слетелись туда на следующее утро после убийства, и мы больше не чувствовали себя в школе в безопасности. И нам там явно не были рады. Зная, что нам некуда идти, исламская школа Аль-Газали, в Джерси-Сити, пригласила нас к себе и предложила стипендии. Выходит, слова на футболке Амму Ибрагима — “Помогайте друг другу и в радости, и в горе” — могут быть и призывом к милосердию, а не только к насилию.

Моя мать с благодарностью принимает стипендии, и мы возвращаемся в Джерси-Сити. Но все, что мы теперь можем себе позволить, — квартира в трущобной части Резервуар-авеню. Моя мать просит домовладельца установить решетки на окнах, но это не мешает местным пьяницам приставать к моей сестре, ко мне и к брату, когда мы играем на улице. Мы снова переезжаем, теперь это столь же мутный квартал на Сент-Пол-авеню. Однажды мама уходит забрать нас из школы, и в это время кто-то залезает в дом, уносит все, что может унести, и оставляет нож на клавиатуре нашего компьютера. В разгар всех этих событий мы как раз начинаем снова ходить в школу. Я в первом классе. Это середина года — худшее время для перехода в новую школу, даже если бы я не был застенчивым ребенком из печально известной семьи.

В мой первый день в Аль-Газали я с опаской подхожу к классу. Входная дверь огромная и завершается сверху аркой — я словно вхожу в пасть кита. В классе стоит гул. Однако как только я показываюсь на пороге, все головы поворачиваются. Все замирают. На две секунды воцаряется тишина. Две секунды. Раз Миссисипи, два Миссисипи. А потом дети вскакивают. Они со скрипом отодвигают стулья и кидаются ко мне. Это происходит так быстро, что я не успеваю понять, как они настроены. Враждебно? Дружелюбно? Я сделал что-то непростительное? Или я для них герой? Дети кричат, один громче другого. И все они задают один и тот же вопрос: Твой папа убил раввина Кахане? Они явно хотят, чтобы я сказал “да”, и я их разочарую, если скажу “нет”. Учительница пытается пробраться ко мне, раздвигая толпу детей: Садитесь, садитесь! В этой нелепой ситуации все, что приходит мне на ум — десятки лет спустя я все еще вздрагиваю при этом воспоминании, — это пожать плечами и улыбнуться.

В эти первые морозные месяцы 1991 года СМИ и большая часть людей в мире уверены, что мой папа — чудовище. До моей матери доходят слухи, что Лига защиты евреев якобы объявила что-то вроде своей фетвы: “Убей сыновей Нуссара”. Тем не менее для многих мусульман мой отец — герой и мученик. Меир Кахане, утверждают эти люди, сам был фанатиком, олицетворением насилия и жажды мести, экстремистом, которого осуждали даже многие единоверцы. Он называл арабов собаками. Он хотел, чтобы Израиль полностью очистили от арабов — силой, если понадобится. Так что пока одни считают моего отца настоящим демоном, многие мусульмане подходят к нам на улице, чтобы выразить благодарность. Мы получаем финансовую помощь со всего мира. Эти пожертвования обеспечивают нашу семью и даже дают нам с братом и сестрой возможность позволить себе единственное излишество за все наше детство. Однажды вечером моя мать показывает нам каталог универмага “Сирс” и говорит, что мы можем выбрать все, что захотим. Я выбираю все, связанное с черепашками-ниндзя. Потом выясняется, что отец одного из моих одноклассников в Аль-Газали так восхищен поступком моего отца, что при каждой нашей встрече дарит мне стодолларовую бумажку. Я стараюсь встречаться с ним как можно чаще. На эти деньги я покупаю свой первый “Геймбой”. Возможно, мир посылает мне двусмысленные сообщения, но “Геймбой” есть “Геймбой”.