Открыв дверь своей квартиры, он сразу почувствовал: в доме накурено. Сняв пальто и переобувшись в шлепанцы, Генкин прошел в гостиную. Там, полулежа на кресле, потягивала сигарету Ирина, одетая в длинный темно-бордовый халат. Кроме табака пахло спиртным, а на подоконнике, в клетке, громко щебетал подаренный Ояром чижик, на которого забыли накинуть темный платок, чтобы птица притихла. И еще в воздухе явно попахивало скандалом.
Генкин вообще никогда не любил женщин, но Ирину терпел и старался с ней ладить. Поэтому он опустился в кресло напротив и мягко попросил:
— Свари мне крепкий кофе. Я ужасно измучен, просто голова раскалывается. Такой тяжелый день, просто ужас.
— Иди к черту! — медленно процедила Ирина. Глаза у нее были хмельные и какие-то шалые.
Арнольд Григорьевич решил не обострять отношений — все-таки сегодня справляли поминки по другу ее юности, и она встретила еще одного приятеля, который, явно видно, был ей значительно ближе, чем покойный Юри. Это Генкин понял сразу, лишь только увидел, как она бросилась к нему. Да и он сам оценил высокую атлетическую фигуру Меркулова, его мужественное лицо с небольшим шрамом над левой бровью и стального цвета глаза — просто мужчина из вестерна, только одеть бы его получше. Но, что странно, он в то же время как-то не слишком выделялся среди окружающих, и все, что в нем успел запомнить Арнольд — это небольшой шрамик и сходство с каким-то известным голливудским актером.
— Ну-ну, детка, — примирительно пробормотал Генкин. — Не стоит так распускаться, нужно думать о живых… Кстати, я хотел тебя попросить как-то решить вопрос с этой птицей, — он слегка поморщился. — Что-то надо придумать.
— Свернуть шею? — зло усмехнулась Ирина. Она вообще сегодня была необычно резкая.
— Не пори ерунды, — нисколько не обиделся Арнольд. Чего обижаться на пьяную женщину? — Просто раньше я терпел эту живность, чтобы не обидеть хорошего человека, который бывал в нашем доме на правах друга твоей юности. Но теперь его нет, и птичку можно отдать твоим деткам, подарить детскому садику или вообще дать ей свободу! В конце концов, об этом мечтает любое живое существо, не только птички.
— Выпускают ранней весной, — примяв в пепельнице окурок, устало объяснила Ирина. — А сейчас глубокая осень. Он просто погибнет.
— Ну, придумай что-нибудь, — отмахнулся Генкин. — В конце концов, я высказал тебе свое пожелание, а дальше не мои заботы: хочешь выпусти, хочешь — подари, продай… И вообще, свари мне, пожалуйста, кофе?! Пойми, я просто загибаюсь! Покрепче! И постели в кабинете: мне могут звонить…
Как и в тот проклятый день, Жамина рано утром разбудил заурчавший телефон. Настороженно подняв голову с подушки, Виталий Евгеньевич с опаской взял трубку. Как он и предполагал, в наушнике раздался голос человека, вызывавшего его вчера на раннюю утреннюю прогулку.
— Доброе утро, — приветливо поздоровался он.
— Чего надо? — хрипло, со сна, спросил Жамин, чувствуя, как его начинает сковывать страх.
— Трясешься? — хохотнули на том конце провода. Жамин не ответил, и незнакомец вполне миролюбиво продолжил: — К тебе никаких претензий с нашей стороны, и мы больше не появимся, если сумеешь держать язык за зубами. Ты понял?
— Вполне, — искренне заверил Виталий Евгеньевич.
— Поезжай сегодня в банк.
— Я не самоубийца, — прохрипел банкир.
— Привет? — удивился незнакомец. — Ты что, пьян с утра, козел? Тебе сказано ехать в банк?! Вот и поезжай.
— Что я там скажу, если вы призываете меня держать язык за зубами?
— Все-то научить надо, — вздохнули в наушнике. — Запоминай: скажешь, что вчера, как только ты приехал, тебе сообщили о большом напряге в инкассации.
— Кто сообщил? — обстоятельно уточнил Жамин.
— Федюнин. Он там у вас начальник инкассации, или как это называется?
— Федюнин? — чуть не взвизгнул Виталий Евгеньевич. — Издеваетесь? Да он…
— Заткнись! — одернули на том конце провода. — Он подтвердит! Подтвердит, что пришлось выпустить дополнительные бригады и сдвинуть графики. Деньги тебе перевели на Кипр. Осознал? Не поедешь в банк, хуже будет! Ссылайся на Федюнина и моли Бога, чтобы мы тебя больше не беспокоили. Все!..
В трубке запикали короткие гудки отбоя. Жамин осторожно опустил ее на рычаги и пошел будить зятя — стоило посоветоваться, как поступить в такой ситуации? После долгих дебатов решили: надо ехать.
На работу Жамин собирался, как осужденный на эшафот. Семья его провожала примерно в таком же настроении. Он не успел выйти за дверь, как раздался новый телефонный звонок. Виталий Евгеньевич замер. Позвали его: звонил Снегирев. Очень вежливо он попросил немедленно приехать в банк и сообщил, что уже выслал машину.
— А я как раз выходил на работу, — сообщил ему банкир, чем немало озадачил Сан Саныча, ожидавшего уверток и ссылок на ужасное самочувствие. Однако он хорошо умел владеть собой.
— Тем лучше. Мы ждем вас, не задерживайтесь, пожалуйста. Машина уже у подъезда.
Это банкира не обрадовало, но отступать поздно. Как он ехал до банка, Жамин не помнил. Кто его ждет, догадаться не сложно — наверняка, у него в кабинете кроме Снеригева сидит готовый лопнуть от ярости Пак. Ох, ладно бы один Сан Саныч — хоть и мудрила, но всегда можно попробовать найти с ним общий язык, но Кореец!..
Едва Жамин переступил порог кабинета, как рядом с ним, словно по волшебству, возник Леонид Пак и, удушающим захватом прихватив за модный галстук, рывком притянул к себе и по-змеиному прошипел:
— Где деньги, гнида?! Куда ты их спроворил?
— Позвольте… — сделал попытку освободиться Виталий Евгеньевич, но живот ему вдруг пронзила острая боль, доставшая до позвоночника. «Зарезал, гад!» — обессиленно оседая на ковер, испуганно подумал банкир. Но, к его удивлению, крови не было. Скорчившись от рези в животе, он затравленно глядел на стоявшего над ним Пака.
— Это называется «ласточкин хвост», — бесстрастно объяснил Кореец. — Больно?
— Очень, — едва выдавил из себя Жамин.
— Ты забыл, что этот банк мой? — Пак ударил его носком ботинка в печень, и Жамина снова скрутило от невыносимой боли.
— Хватит, Леонид, — равнодушно сказал сидевший за столом Снегирев. — Так мы ни до чего не договоримся. Он раньше отдаст Богу душу.
Два охранника Корейца сидели на стульях у двери, как истуканы, словно происходящее их совершенно не касалось.
— Вставай! — приказал Жамину наследник Малахова. — Сядь в кресло и рассказывай. Но не вздумай мне пудрить мозги! Где деньги, взятые в казино?
Виталий Евгеньевич на карачках дополз до кресла и, неуверенно цепляясь за него руками, кое-как сумел забраться на подушку сиденья. Внутри все жгло, словно Пак не ударил его, а плеснул кислотой на обнаженные внутренности, а печень отдавала дикой болью в подреберье при каждом неловком движений. Разговор с хозяевами явно начался не в дружеской обстановке — хотя чего иного ожидать? Однако надо держаться и попробовать выкрутиться при помощи подсказанной по телефону версии — если, как говорится, Пак и Сан Саныч его сейчас «расколют», пощады не жди: «ласточкины хвосты» покажутся просто детской забавой. О жестокости Пака не зря ходили легенды.