Падение Гипериона - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Симмонс cтр.№ 34

– Вид искусства, – восхищенно выдохнула коротко стриженная шатенка. Инфосфера подсказала, что это госпожа Сюдетта Шер, жена сенатора Габриэля-Федора Колчева и самостоятельная политическая фигура первого ранга. Шер была в вечернем платье из синей парчи. Ее лицо выражало живой интерес к беседе. – Война как вид искусства, господин Рейнольдс? Очаровательная концепция!

Спенсер Рейнольдс был чуть ниже среднего жителя Сети, но намного импозантнее. Ласковое солнце и патентованная краска для тела придали коже бронзовый оттенок с неуловимым золотым отливом. Его одежда и паректированная фигура были в меру роскошными, но без тени экстравагантности, кудрявые волосы – коротко подстрижены. В любом его слове и движении сквозила та спокойная уверенность в себе, о которой мечтают все, но добиваются лишь избранные. Его ум был очевиден, внимание к другим – неподдельным, остроумие вошло в поговорки.

Я невзлюбил этого сукина сына с первого взгляда.

– Госпожа Шер, господин Северн – искусством является все, – улыбнулся Рейнольдс. – Либо вот-вот станет им. Миновали времена, когда война считалась актом навязывания своей политики другими средствами.

– Дипломатии, – произнес генерал Морпурго, сосед Рейнольдса слева.

– Простите, генерал?..

– Дипломатии, – повторил тот. – И не «навязывания», а «продолжения».

Спенсер Рейнольдс учтиво поклонился. Сюдетта Шер и Тирена негромко рассмеялись. Лик советника Альбедо выглянул из-за моего левого плеча и произнес:

– Фон Клаузевиц, по-моему?

Я взглянул на советника. Портативный проектор, легко сошедший бы за лучистую паутину – их много летало между ветвями, – парил в двух метрах над нами. Иллюзия была не такой совершенной, как в Доме Правительства, но гораздо лучше, чем от любого из виденных мною ранее голопроекторов.

Генерал Морпурго слегка поклонился представителю Техно-Центра.

– Как бы то ни было, – заметила Шер, – сам взгляд на войну как на вид искусства, блестящая находка.

Я покончил с салатом, и официант проворно подал незнакомый мне темно-серый суп. От него поднимался пар с легким ароматом корицы и моря. Восхитительное блюдо.

– Война – благодатный материал для самовыражения творческой личности. – Рейнольдс взмахнул вилкой для салата, как дирижер палочкой. – Я не имею в виду… гм… ремесленников, вызубривших так называемую военную науку, – он с улыбкой покосился на Морпурго и офицера ВКС – его соседа, разом вычеркнув обоих из списка творцов. – Только тот, кто готов заглянуть за бюрократические барьеры тактики, стратегии и замшелой воли к победе, может использовать столь сложный материал, как война, с должным изяществом.

– Как вы сказали? Замшелая воля к победе? – переспросил сосед Морпурго.

Инфосфера шепнула, что это капитан 3-го ранга Вильям Аджунта Ли, герой Островной войны на Мауи-Обетованной. Он выглядел молодо – лет на пятьдесят пять – а его звание наводило на мысль, что своей моложавостью он обязан долгим межзвездным перелетам, а никак не Поульсену.

– Конечно, замшелая! – рассмеялся Рейнольдс. – Уж не думаете ли вы, что скульптор хочет победить глину? Разве художник атакует холст? И, если уж на то пошло, разве орел или царь-ястреб сражаются с небом?

– Орлы вымерли, – проворчал Морпурго. – Может, и зря они не сражались с небом. Оно их предало.

Рейнольдс снова повернулся ко мне. Официант уже убрал его недоеденный салат и поставил перед ним тарелку с таким же, как у меня, темно-серым супом.

– Господин Северн, вы художник… во всяком случае, иллюстратор, – сказал он. – Помогите мне объяснить этим людям, что я имею в виду.

– Я не знаю, что вы имеете в виду. – Ожидая следующего блюда, я постучал по своему бокалу. Его немедленно наполнили. С другого конца стола – где сидели Гладстон, Хент и руководители благотворительного фонда, – донесся взрыв смеха.

Спенсер Рейнольдс ничуть не удивился моему невежеству.

– Для того чтобы наш вид смог достичь подлинного сатори и мы поднялись на следующую ступень духовной эволюции, которую предвещают наши философы, – для этого все грани человеческой деятельности должны быть пронизаны волей к эстетическому совершенству, – самозабвенно вещал художник.

Генерал Морпурго, осушив залпом бокал, проворчал:

– Это что же, касается и таких плотских потребностей, как еда, размножение и избавление от экскрементов? Я правильно понял?

– Именно! Таких потребностей – прежде всего! – воскликнул Рейнольдс. Он развел руки, как бы поднося собравшимся длинный стол со всеми его яствами и чудесами. – То, что вы здесь видите – животная потребность превращения мертвых органических соединений в энергию, низменный акт поглощения чужой жизни, но «Макушка» преобразила это в искусство! Размножение тоже превратилось из разнузданного животного процесса в танцевальные па. Разумеется, для цивилизованных людей. И экскреция должна стать поэзией!

– Непременно вспомню об этом, когда в следующий раз пойду посрать, – в полный голос заявил Морпурго.

Тирена Вингрен-Фейф с приглушенным смешком обернулась к своему соседу справа – мужчине в красном и черном.

– Монсеньор, ваша церковь… католическая, раннехристианская, не так ли? Нет ли у вас какой-нибудь очаровательной древней доктрины о том, чего достигнет человечество в процессе эволюции?

Мы все повернулись и посмотрели на небольшого мужчину в черной сутане и странной маленькой шапочке. Монсеньор Эдуард, представитель почти забытой раннехристианской секты, прозябающей нынче на Пасеме и нескольких колониальных планетах, попал в число гостей благодаря своему участию в программе помощи Армагасту и до сих пор тихо работал ложкой.

– О, да, – сказал он, и на его морщинистом лице появилось слегка удивленное выражение. – В учении Святого Тейяра рассматривается эволюция к точке Омега.

– Аналогична ли точка Омега идее практического сатори наших дзен-гностиков? – спросила Сюдетта Шер.

Монсеньор Эдуард тоскливо взглянул на свой суп.

– Нет, не совсем, – терпеливо ответил он. – Святой Тейяр считал, что все живые создания, все уровни органического разума есть звенья предопределенной свыше эволюции к окончательному слиянию с Божеством. – Тут он слегка нахмурился. – За прошедшие восемь веков идеи Тейяра подвергались переосмыслению, но основополагающая мысль – что мы рассматриваем Иисуса Христа как пример воплощения искомого высшего сознания в человеческой плоскости… – осталась прежней.

Я кашлянул:

– Гипотеза Тейяра получила дальнейшее развитие в трудах иезуита Поля Дюре, не так ли?

Монсеньор Эдуард окинул меня внимательным взглядом. На его печальном лице появилось недоумение.

– Конечно же, да, – ответил он. – Но я, признаюсь, никак не ожидал встретить здесь кого-то знакомого с трудами отца Дюре.

Я смотрел в глаза человека, который оставался другом Дюре, даже когда сослал его на Гиперион за отступничество. Я вспомнил о другом беженце из Нового Ватикана, молодом Ленаре Хойте, который лежит сейчас мертвый в ледяной Гробнице Времени, пока паразиты-крестоформы, несущие в себе искалеченные ДНК отца Дюре и самого Хойта, продолжают свой кощунственный труд по их воскрешению. Как вписываются эти исчадия ада в идеи Тейяра и Дюре о неизбежном светлом движении к Божеству?