Мелио Арундес, шагнув сквозь проекцию, схватил Консула за руку своими сильными пальцами:
– Выслушайте ее. Пожалуйста.
Консул отрицательно покачал головой, но в нише остался.
– Случилось самое худшее, – сказала Гладстон. – Бродяги вторглись в Сеть. Небесные Врата в огне. Меньше чем через час волна уничтожения захлестнет Рощу Богов. Вы должны встретиться с Бродягами в системе Гипериона и вступить с ними в переговоры. Используйте все ваше мастерство и склоните их к диалогу с нами. Бродяги не отвечают на наши обращения по мультилинии и радио, но мы предупредили их о вашей миссии. Мне кажется, они вам по-прежнему доверяют.
У Консула вырвался стон. Он отвернулся, избегая сурового взгляда Гладстон, и ударил кулаком по крышке рояля.
– Дорогой Консул, счет пошел на минуты. Прошу вас, разыщите сначала Бродяг. А потом можете вернуться в Долину, если сочтете нужным. Кому, как не вам, знать, что несет с собой война. Если мы не сумеем напрямую связаться с Бродягами, погибнут миллионы. Решение принимать вам, но помните – это последний шанс добраться до истины и сохранить мир. Не отказывайтесь от него! Я свяжусь с вами по мультилинии, когда вы достигнете Роя…
Изображение Гладстон задрожало, потускнело и исчезло.
– Отвечать? – спросил корабль.
– Нет. – Консул мерил шагами пространство между «Стейнвеем» и проекционной нишей.
– За последние двести лет ни одному кораблю или скиммеру не удалось совершить посадку в Долине, не лишившись при этом экипажа, – вполголоса произнес Мелио Арундес. – Гладстон, видимо, известно, как опасен ваш план. Вряд ли, вернувшись в Долину, вы увильнете от Шрайка и доживете до встречи с Бродягами.
– Теперь там все по-другому, – бросил Консул, не глядя на археолога. – Приливы времени взбесились. Шрайк разгуливает, где ему заблагорассудится. Возможно, все эти странности с исчезновением экипажей тоже отошли в прошлое.
– А может и нет. Корабль благополучно сядет в Долине, а нас на борту не будет, – возразил Арундес.
– Проклятье! – воскликнул Консул, резко обернувшись. – Вы же знали, чем рискуете, когда присоединились ко мне!
Археолог покачал головой.
– Вы неправильно меня поняли. Мне наплевать на опасность, если есть шанс помочь Рахили… Хотя бы увидеть ее напоследок. Но вы – дело другое. От вас, возможно, зависит судьба человечества.
Консул сжал кулаки и, словно зверь в клетке, заметался по кают-компании.
– Сколько можно лгать! Я уже был пешкой в игре Гладстон. Она использовала меня… цинично… расчетливо. Послушайте, Арундес, я убил четырех ни в чем не повинных Бродяг, перестрелял одного за другим, чтобы включить их проклятую машину. Думаете, они встретят меня с распростертыми объятиями?
Темные внимательные глаза археолога были устремлены на Консула:
– А Гладстон уверена, что вам удастся найти с ними общий язык.
– Кто знает, что мне удастся, а что не удастся? И о чем на самом деле думает Гладстон? Гегемония и ее взаимоотношения с Бродягами меня больше не интересуют. Поймите вы это наконец! Все, что я могу сказать и тем, и другим: «Чума на оба ваших дома!»
– И вас не трогает судьба человечества?
– Я не имею чести быть знакомым с человечеством, – помолчав, сказал Консул. – Я знаю Сола Вайнтрауба. Рахиль. Женщину по имени Ламия Брон, которая сейчас при смерти. Отца Поля Дюре. И Федмана Кассада. И…
Его прервал спокойный, ясный голос корабля:
– Северный оборонительный рубеж космопорта прорван. Приступаю к заключительным предстартовым операциям. Пожалуйста, займите свои места.
Консул с трудом побрел к проекционной нише. Внутреннее силовое поле, включенное кораблем, резко увеличило свой вертикальный градиент, прижимая предметы к положенным им местам и защищая пассажиров куда надежнее, чем любые ремни или амортизаторы. В космосе его давление хотя и ослабнет, но сохранится, заменяя гравитацию.
В голонише появился столб тумана, а в нем – изображение окрестностей. Шахта и космопорт, быстро уменьшаясь, исчезли внизу, после чего линия горизонта и далекие горы подпрыгнули и закачались – корабль уворачивался от зенитных ракет. Несколько лучевых пушек попытались взять их в клещи, но внешние поля легко отразили атаку. Горизонт вдруг резко отдалился и выгнулся, а лазурное небо потемнело и через несколько секунд обернулось черной космической ночью.
– Место назначения? – спросил корабль.
Консул закрыл глаза. За его спиной зазвенели колокольчики, сигнализируя, что Тео Лейна пора перенести из реанимационной камеры в хирургический блок.
– Сколько времени осталось до встречи с флотом Бродяг? – спросил Консул.
– Тридцать минут до Роя как такового, – ответил корабль.
– А когда мы войдем в зону поражения?
– Они уже взяли нас на прицел.
Лицо Мелио Арундеса оставалось невозмутимым, но пальцы, сжимавшие подлокотник, побелели от напряжения.
– Хорошо, – сказал Консул. – Направляйся к Рою. Избегай кораблей Гегемонии. Сообщай по всем каналам, что мы – безоружный дипломатический корабль, испрашивающий согласия вступить в переговоры.
– Это послание, санкционированное секретарем Сената, передается по мультилинии и на всех частотах.
– Отлично, – упавшим голосом произнес Консул и указал на комлог Арундеса. – Который час?
– Шесть минут до рождения Рахили.
Консул откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза.
– Ваш долгий путь никуда не привел, доктор!
Археолог встал и, освоившись с искусственной гравитацией, медленно направился к роялю. Постояв несколько минут на месте, он выглянул в иллюминатор, за которым в бархатно-черном небе сиял лазурный полумесяц стремительно удаляющейся планеты.
– Посмотрим, – прошептал он. – Посмотрим.
38
Сегодня мы выехали на болотистую бесплодную равнину. Я узнал ее – это Кампанья. И, как бы в честь данного события, на меня накатывает новый приступ кашля. Кровь хлещет ручьем, и на этот раз гораздо сильнее, чем ночью. Ли Хент вне себя от тревоги и собственного бессилия. Ему приходится держать меня за плечи во время судорог, а потом чистить мою одежду тряпкой, смоченной в ближайшей речушке. После того, как приступ миновал, он тихонько спрашивает меня:
– Что еще я могу сделать для вас?
– Собирайте полевые цветы, – произношу я, задыхаясь. – Именно этим занимался Джозеф Северн.
Хент отворачивается, поджав губы. Не понимает, что это не бред и не злая ирония больного, а чистая правда.
Маленькая коляска и усталая лошадь тащатся по Кампанье, все ощутимее встряхивая нас на ухабах. Вечереет. Мы проезжаем мимо лошадиных скелетов, валяющихся у самой дороги; мимо развалин старой гостиницы и величественно замшелых руин виадука и, наконец, мимо столбов, к которым прибито что-то вроде палок белого цвета.