– А у нас черт-те знает чего только нет в программах. Вон артиллеристов учат. И ПХЗ, и строевая обязательно. Будто на фронте каждый день парады.
– Грешно хвалить противника, но приходится, – согласился Волошин. Он давно уже знал в характере Иванова этот критицизм, который свидетельствовал о наблюдательности друга, его нередкой готовности открыто выложить правду-матку.
– А почему – грешно? Насчет войны они ведь мастера, ничего не скажешь. Не зазорно кое-чему и поучиться.
– Поучиться, да, – сдержанно согласился Волошин. – Особенно что касается пехоты, это точно. Вон сколько у нас до войны было разных уставов по тактике – и все насмарку. Теперь в пожарном порядке сочинили новые: и БУП-один и БУП-два. Конечно, на другой основе. На той основе, какую навязала война.
– Да, да. Но это у вас, у царицы полей. У нас, в артиллерии, все по-прежнему. По-довоенному.
– У вас что, у вас математика. Функции углов одни и те же у нас и у немцев.
– Вот если бы еще к этой математике да побольше снарядов, – вздохнул Иванов. – А то, ну что за работа – на каждый выстрел разрешение у командира дивизиона просить. И так уж бережешь, как скупой рыцарь. Над каждым снарядом трясешься.
– Это конечно. Ну что же, дружище, хорошо у тебя, но надо топать. Послал разведчиков – жду результатов. Хотя бы косогор не заминировали. А то завтра будет сюрпризик.
Волошин вгляделся в свои швейцарские, было два тридцать.
– Не дай бог мины, – сказал Иванов. – Знаю.
– Под огнем тогда разминируй. Попробуй.
– Шпрингены эти, черт бы их взял. У меня же вот командир взвода управления на мине подорвался. Теперь взводом Матейчук командует.
Волошин поднялся, застегнул на крючок воротник шинели. Томик стихов Есенина с заломанной страничкой лежал на примятом лапнике, и он сгреб его большой рукой.
– Знаешь, ты все равно спать будешь, а мне не до сна. Хоть, может, душу отведу, – сказал он. Иванов поморщился, но согласился.
– Только с возвратом. А то тут у меня очередь.
Они оба вышли из землянки на стужу ветреной ночи, молча посмотрели вниз, в сторону невидимой отсюда высоты. Поодаль темнела настороженная фигура часового. Вокруг сонно лежало ночное пространство, полное неясных отдаленных шумов, звуков, шума ветра в кустарнике.
– Ну что ж, спасибо за кофе и беседу, – сказал Волошин, с тихой грустью пожимая теплую руку друга. – Завтра другая беседа будет.
– Завтра другая, – согласился Иванов. – Ну как-нибудь. Желаю успеха. А впрочем, зачем желать – вместе ведь будем.
Глава девятая
С НП Иванова он направился к батальонной цепи, предполагая наконец наткнуться по дороге на пулеметы Ярощука. Но этот Ярощук, наверно, был неуловим сегодня. Комбат прошел по косогору до самого болота, а пулеметов так и не обнаружил. Он опять проминул их и понял это, лишь когда заметил в темноте одиночные ячейки какой-то из своих рот, дальше на болоте темнел кустарник, в котором серели пятна болотного льда. Его никто не окликнул, но он сам уже услышал притишенный в ночи голос Муратова, еще чей-то и догадался, что это вернулись посланные начальником штаба разведчики.
– Надо доложить на КП, – говорил Муратов. – Где старшина? Идите на КП.
– Не надо на КП, – сказал Волошин, приближаясь к нескольким темным фигурам. – Все вернулись?
– Все, товарищ комбат, – тише сказал Муратов. – На высоте «Малой» наши.
Волошин подошел ближе, трое бойцов в шапках с оттопыренными ушами выжидательно стояли, приставив к ногам винтовки.
– Были на высоте? – спросил он.
– Нет, товарищ комбат. До высоты не долезли, трясина там. И так вот, по колено, – сказал один из разведчиков и, распахнув полы шинели, показал темные, наверно, мокрые, ноги. – Но мы слышали.
– Что вы слышали?
– Наши там. Роют что-то. Слышно, как ругаются, и все такое. По-нашенски, по-русски.
Волошин молчал. То, что там наши, а не немцы, позволяло вздохнуть с облегчением, но такой метод разведки этих бойцов – на слух – явно не удовлетворял его. Наверно, заметив недоверие комбата к результатам своей работы, все тот же боец возбужденно сообщил подробности:
– Влезли в кусты, сидим ждем, слышим, они там долбят. Хотели уж лезть по воде, да слышим, по-нашему говорят. «Володя, – говорит, – куда ты подсумки положил?» – «На шинели, – говорит, – мои и твои». Ну понятно, наши, – с уверенностью заключил боец.
– Если наши, то надо установить с ними связь, – сказал комбат. – Договориться о взаимодействии на завтра. Вызовите сюда старшего лейтенанта Кизевича.
– Есть!
Боец побежал в направлении девятой роты, а Волошин задумчиво вглядывался в ту сторону, за болото. Разумеется, в темноте он ничего не увидел, но он знал, что на крохотном этом пригорочке больше взвода не расположишь. Впрочем, даже и взвод, окопавшись, мог бы помочь батальону огнем по высоте «Большой». Только кто его мог занять, этот бугор, – неужто подошел авангард соседа? Это было бы здорово.
Дожидаясь Кизевича, Волошин присел на твердые комья бруствера. Несколько стоящих возле него бойцов принялись усердно стучать ботинками – греть ноги.
– Что там, в самом деле невозможно пройти? – спросил комбат.
– Вода там, товарищ капитан. Не замерзла. Мы попробовали, провалились, насилу вылезли.
– А те как же прошли?
– А кто их знает. Может, где и есть проход. А ночью как найдешь?
«Так, так, – думал комбат. – Но вряд ли их там много. Может, секрет от соседа? Но все равно надо связаться. Надо кого-то послать».
Когда неторопливым шагом подошел из темноты Кизевич, Волошин сказал:
– У вас найдется толковый сержант?
– Это зачем?
– Установить связь с высотой «Малой». Что за болотцем.
– Что устанавливать! – передернул плечом Кизевич. – Там никого нет.
– Как нет? Вот люди пришли, слышали – голоса. Наши, русские.
– Что они могли слышать? Я до вечера туда смотрел – ни живой души. Может, они в темноте не на тот бугор вылезли? Может, правее взяли, там правда кто-то елозил вечером.
Комбат помолчал, не зная, как быть. Уверенный тон командира роты просто обескураживал, но и бойцы тоже были уверены, что не ошиблись.
– Мы прямо шли. Через кустики. Под самый бугор. Но там вода, болото не замерзло.
– Вот то-то – болото. Залезешь – не вылезешь, – сказал Кизевич и отвернулся.
– Тем не менее пошлите сержанта с бойцом. Пусть точно установят, кто и сколько.
– Сержанта! У меня их много?
– Самохвалов у вас есть? Его и пошлите.
Кизевич молча постоял минуту и пошел в ночь, не скрывая своего недовольства новым приказом. Волошину это не очень понравилось, но командир девятой имел особый характер и поступал так не впервые. К тому же он лет на пять был старше Волошина, и это обстоятельство несколько сдерживало комбата в его официальных отношениях с ротным.