Террор - читать онлайн книгу. Автор: Дэн Симмонс cтр.№ 159

Каждый раз, когда я начинаю думать, что хорошо знаю одного из матросов или офицеров, я почти сразу обнаруживаю, что заблуждаюсь. Медицинская наука никогда не проникнет в сокровенные тайники души человеческой, даже через миллионы лет прогресса.

Мы выступаем завтра до рассвета. Думаю, мы больше не будем делать остановок столь продолжительных, как двухдневная остановка на берегу бухты Покоя.

Неизвестная широта, неизвестная долгота

18 июня 1848 г.

Когда у Тома Блэнки сломалась третья по счету деревянная нога, он понял, что это конец.

Первая новая нога у него была просто загляденье. Вырезанная из одного куска твердого дуба и тщательно обструганная мистером Хани, искусным плотником с «Террора», она представляла собой истинное произведение искусства, и Блэнки любил хвастать ею. Ледовый лоцман расхаживал по кораблю на своей деревяшке, словно добродушный пират, но, когда Блэнки пришлось выходить на лед, он прикрепил к ней равно искусно вырезанную деревянную ступню. Подошва оной была утыкана великим множеством гвоздей и винтов — обеспечивавших лучшее сцепление со льдом, чем шипы на подошвах обычных зимних башмаков, — и одноногий лоцман, хотя и неспособный тащить сани, прекрасно поспевал за отрядом во время трехдневного похода от покинутого корабля к лагерю «Террор», а потом долгого пути на юг и теперь на восток.

Но сейчас он уже не поспевал.

Его первая нога сломалась прямо под коленом через девятнадцать дней после того, как они покинули лагерь «Террор», вскоре после похорон бедных Пилкингтона и Гарри Левеконта.

В тот день капитан Фицджеймс освободил Тома Хани от обязанности тащить сани, и лоцман с плотником ехали в полубаркасе на санях, влекомых двадцатью пыхтящими от напряжения мужчинами, пока Хани вырезал новую ногу и ступню из куска запасного рея.

Блэнки никак не мог решить, следует или не следует ему пользоваться деревянной ногой, пока он хромает рядом с санями и обливающимися потом, чертыхающимися моряками. Когда они все-таки отваживались выходить на морской лед — как в первые дни, когда пересекали замерзшую бухту к югу от лагеря «Террор», а затем при переходе через Тюлений залив, и потом еще раз, когда пересекали широкий залив к северу от мыса, где похоронили Левеконта, — утыканная гвоздями и винтами ступня творила настоящие чудеса на льду. Но большую часть пути на юг, потом на запад вдоль и вокруг широкого мыса, а теперь снова на восток они двигались по суше.

Когда снег и лед на камнях начали таять — а они таяли быстро этим летом, которое было значительно теплее потерянного лета 1847 года, — деревянная овальная ступня Тома Блэнки постоянно соскальзывала со склизких камней, или проваливалась в расселины во льду, или трескалась в месте присоединения к ноге.

Когда они выходили на лед, Блэнки всячески старался показать свою солидарность с товарищами: возвращался за оставленными позади лодками вместе с упряжными командами; ковылял рядом с пыхтящими от натуги потными мужчинами; нес разные мелкие предметы, если мог; и время от времени вызывался заменить какого-нибудь измученного человека в упряжи. Но все знали, что он не в состоянии достаточно сильно налегать на ремни.

К шестой неделе похода, когда они удалились от лагеря «Террор» на сорок семь миль и находились у бухты Покоя, где скончался бедный капитан Фицджеймс, Блэнки ходил уже на третьей ноге, менее прочной и ладной, чем вторая, — и он мужественно старался ковылять на своей деревяшке по камням, через ручьи и широкие разливы стоячей воды, хотя теперь уже не возвращался назад, чтобы совершить ненавистный Послеполуденный Переход со второй партией лодок.

Том Бланки понимал, что стал слишком тяжелой обузой для изнуренных и больных людей (число которых сократилось до девяносто пяти, если не считать Бланки), чтобы продолжать путь на юг вместе с ними.

Что заставляло Бланки идти дальше, даже когда третья нога начала расщепляться (запасных реев, чтобы вырезать четвертую, у них больше не осталось), так это крепнущая в душе надежда, что его опыт ледового лоцмана понадобится, когда они сядут в лодки.

Но если ледяная корка на скалах и голом каменистом берегу стаивала в течение дня — по словам лейтенанта Литтла, температура воздуха порой поднималась до плюс сорока, — паковый лед за прибрежными айсбергами не обнаруживал никаких признаков таяния. Бланки старался сохранять спокойствие. Он лучше любого другого участника экспедиции знал, что на этих широтах каналы во льдах — даже таким «вполне нормальным» летом, как это, — могут не появиться до середины, а то и конца июля.

И все же от состояния льда зависело не только то, окажется ли Бланки полезным, но и выживет ли он. Если они сядут в лодки в скором времени, возможно, он выживет. Для путешествия на лодке деревянная нога ему не нужна. Крозье давно назначил Томаса Бланки шкипером полубаркаса — командиром над восемью мужчинами, — а если ледовый лоцман снова выйдет в море, он наверняка останется в живых. Коли повезет, они смогут довести свою маленькую флотилию из десяти растрескавшихся, побитых лодок до самого устья реки «большой рыбной», задержаться там на месяц, чтобы оснастить суденышки для речного плавания и — при помощи самого слабого северо-западного ветра и усилий гребцов — быстро двинуться вверх по течению. Преодолевать пороги, знал Бланки, будет трудно — особенно для него, поскольку теперь он на своей хлипкой деревяшке мог нести лишь самый незначительный груз, — но после восьми недель кошмарного похода ато покажется плевым делом.

Если Томас Бланки сумеет продержаться до дня, когда они сядут в лодки, он выживет.

Но Блэнки знал тайну, приводившую в уныние даже такого жизнерадостного человека, как он: обитающее во льдах существо, воплощение Ужаса, преследовало его.

Чудовищного зверя видели вдали каждый день или два, пока измученные люди огибали оконечность широкого мыса, а потом двигались вдоль береговой линии на восток, каждый день после полудня возвращаясь за оставленными позади лодками и каждый вечер около одиннадцати бессильно падая в своих влажных голландских палатках, чтобы заснуть на несколько часов.

Существо следовало за ними. Иногда офицеры видели его в подзорную трубу, когда смотрели в сторону моря. Ни Крозье, ни Литтл, ни Ходжсон, ни любой другой из немногих оставшихся в живых офицеров никогда не говорил тянувшим сани людям про зверя, но Блэнки — имевший больше времени для наблюдений и размышлений, чем все прочие, — видел, как они тихо совещаются, и все понимал.

В иные разы мужчины, тащившие сани в хвосте вереницы, ясно видели зверя невооруженным глазом. Порой он шел позади, держась от них на расстоянии мили или меньше: темное пятно на фоне белого льда или белое пятно на фоне черных скал.

— Это просто один из полярных белых медведей, — сказал Джеймс Рейд, рыжебородый ледовый лоцман с «Эребуса» и ныне один из ближайших друзей Блэнки. — Они сожрут тебя при удобном случае, но в большинстве своем они довольно безобидны. Пули убивают их. Будем надеяться, что зверь подойдет ближе. Нам нужно свежее мясо.