Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова - читать онлайн книгу. Автор: Лев Данилкин cтр.№ 90

Едва ли существуют более масштабные литературные памятники последнему периоду СССР, чем «чернобыльская дилогия», две трагедии об агонизирующем государстве, первая скорее оптимистическая, а вторая — скорее социальный триллер; «600 лет» — еще про последний рывок в будущее, «Ангел» — уже фото-финиш катастрофы. Это прекрасный материал для ламентаций об СССР-который-мы-потеряли, но также и для какого-нибудь производственного сериала о профессиональном коллективе: героев так много и связанные с ними драматические коллизии так напряженны, что остается только удивляться, почему ими до сих пор не заинтересовались продюсеры ситкомов.

Место действия — деревня Броды, где сейчас идет строительство АЭС, а 600 лет назад состоялась битва бродичей с неизвестной ордой, на что и намекают иконы, летописи и фрески. Дела на стройке идут не слишком успешно — возникают трудности, связанные с плохим снабжением, недофинансированием, дефицитом рабочей силы и слухами о причинах недавно случившейся катастрофы на Чернобыльской АЭС — так что странный христоподобный человек Николай Фотиев (греч. photos — свет), предлагающий руководству внедрить изобретенную им систему «Вектор» («Века торжество»), оказывается здесь ко двору. «Вектор» есть советское оргоружие, это «социальный двигатель», порождающий «цепную реакцию творчества… он избавляет нас от социального страха, от социальной ненависти и агрессии… стремится соединить людей так, чтобы увеличить их доброту». Между тем применять «Вектор» придется в непростой среде. Внутри руководства борются «технократ и экологист, сторонник либеральных реформ и приверженец твердого стиля, западник и славянофил, сталинист и певец демократии». Дело осложняется тем, что Фотиев настраивает против себя главного инженера Горностаева: в лучших традициях прозы Александра Проханова он чуть ли не на первой странице уводит у начальника девушку. Нечего удивляться, что этот Горностаев, поначалу рьяный сторонник «Вектора», принимается ставить Фотиеву палки в колеса. Разумеется, дело в ревности, но Горностаев настаивает на том, что слишком демократичный «Вектор» подорвет его менеджерский авторитет.

Современность между тем то и дело проваливается в архаику, как бульдозер из пелевинской «Зомбификации»: Горностаев находит в брошенной избе загадочную икону, где над битвой бродичей с ордой изображен храм, испускающий лучи, похожий на медузу, а еще больше — на строящуюся АЭС: якобы это бой с космическими пришельцами. Экскаваторщик эксгумирует сбитый советский самолет времен войны. Это не последняя находка — оказывается, в том же котловане уже обнаруживали какую-то древнюю ладью. Античная техника, таким образом, прорастает новой и новейшей, футуристическая техносфера вылупляется из античной.

Проханов по-прежнему эксплуатирует собственные штампы, связанные с описаниями техники: «стройка глотает грузы, чавкает, лязгает, ворочается в ледяных котлованах» все как в «Месте действия» и «Вечном городе», ему некогда изобретать новый язык: ситуация не позволяет. В стране явно что-то происходит, и в романе есть ощущение, что строители могут не просто провалить сроки, но вообще плюнуть на все и разойтись по домам. Над СССР нависает катастрофа, из диалогов персонажей понятно, что за технической инженерией стоит социальная проблема. Это производственный роман, но с зачатками классового конфликта: рабочие в какой-то момент готовы громить заводское начальство. То нервничает: «Мы должны догнать этот поезд, от которого отстали, засидевшись на юбилейных торжествах и банкетах. Мы не можем оказаться в хвосте у Америки… Нас просто сотрут, сгонят с мировой арены». Люди, уставшие от вечного строительства, остро переживают некомфортность и неэстетичность советской жизни, восхищаясь западными товарами. Никто не чувствует государство своим. «Чернобыль наплодил не только мутантов, но и пораженцев». В романе взрывается не та АЭС, которая строится, но строители все время вспоминают о неудачном близнеце своей станции: чернобыльские сцены имплантированы в роман в виде воспоминаний ликвидаторов. «Социальные уроды Чернобыля», герои «600 лет» слишком много думают о том, что, похоже, они строят Вавилонскую башню. И тогда — не является ли миф о Вавилонской башне, Чернобыле древнего мира, предостережением им, всем будущим строителям новых Чернобылей?

Интересно, что «600 лет» есть стопроцентно конформистский для своего времени, поддерживающий идею перестройки роман; в узком смысле, «Вектор» — перестроечная менеджерская утопия. В тот момент, когда «Вектор» внедряется в коллектив, постороннему журналисту начинает казаться, что «эта станция есть модель государства и общества, в которых начала действовать перестройка». (Посторонний — журналист Тумаков, двойник прибедняющегося автора: «немолод, не слишком удачлив. Его расцвет и известность пришлись на другое время, когда в публикациях ценились пафос, энергия, умение выразить размах созидания…». Теперь ему нужно написать критический материал, напомнить об уроках Чернобыля. Поскольку ему это неприятно, он жадно набрасывается на позитив. «Вектор» — источающий «социальный оптимизм» — «был для Тумакова синонимом перестройки».) Но перестройка для Проханова — не синоним словосочетания «горбачевские реформы под американскими слоганами», а попытка нащупать вектор победы в Третьей мировой, удержать баланс, выйти из тупика, в который СССР загоняет мировая закулиса. Прохановские герои руками и ногами цепляются не за «совок», а за советский вариант будущего. Эта стройка — последняя битва за СССР, задокументированный последний шанс остаться в истории. Герои ощущают себя крайними, если не они — «все разобьется. Все, что собирали до нас по камушку, по кустику, по цветку, по горке, за что проливали то слезы, то кровь, лепили, строили, возводили до неба, до трех океанов, стремление к мощи и правде, к добру и познанию — все это упадет и рассыплется».

В последней главе Проханов пробует свои силы в исторической стилизации, мобилизовав весь свой писательский дар на описание этой самой случившейся 600 лет назад битвы. Это ретрофантастическая сцена, в которой русские воины сражаются против некоего техногенного сияющего града, поражающего туземцев лучевым оружием. Едва ли ее стоит включать в антологию прохановского «The Best», но и не заметить ее вовсе было бы неправильно. «За ним инок Алепий, что от Троицы, наехал конем на луч. Пробило его огненным древком. Схватил его Алепий руками, хотел из себя выбрать, а руки его загорелись, яко две бересты, и кричал он страшно, и руки его сгорели по самые плечи, а потом и сам он в искры рассыпался».

В целом, если оценивать прохановские романы по десятибалльной шкале, то «600 лет» получит твердую девятку — если не за исполнение и злободневность, то за композицию, сюжет и выбор героя: схвачено и скручено безупречно точно.

— В «600 лет после битвы» кто-то из персонажей произносит типично ваш страстный монолог про то, что «перехватчики, слава богу, с тройной скоростью звука летают», на что другой предлагает обсудить ему эту тему с «немчиком на Красной площади». Помните историю с Рустом? Как вы ее объясняете, при всей мегамашине?

— Мне свойственно конспирологическое сознание. Когда сел Руст, все говорили, что это было сделано для того, чтобы срезать консервативный маршальский военный слой, убрать начальника генштаба Агаркова, снять министра обороны.