Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова - читать онлайн книгу. Автор: Лев Данилкин cтр.№ 56

«Русская цивилизация, — наставлял высокого коренастый, — предлагает великую гармоническую альтернативу. В жестокую неживую машину вселяет дух, который, как известно, дышит где хочет — в термоядерном „Токомаке“ или в нефтепроводе „Сургут — Москва“. Соединяет рукотворную технику и первозданную природу, исконного, непредсказуемого человека и его механическое подобие, доисторическое, стихийное время и управляемую историю». Его друг подхватывал: «Наше русское прошлое наполнено такими страданиями, такими вселенскими скорбями, что они умилостивят и одухотворят машину, внесут в нее живую этику, испытают совершенство машины слезой ребенка. Технический Космос, состоящий из космических кораблей и станций, инопланетных экспедиций и поселений, дополняется Космосом духовным, откровениями святых отцов, народными песнями, стихами Пушкина, учением Вернадского. Это сулит великое, возможное только в России открытие…»

Пчельников, «пассионарий», «третий римлянин», сколько можно понять по прохановским реконструкциям, был человеком традиции русских космистов — в частности Вернадского, с его ноосферой, преодолением пространственно-временных барьеров, готовящимся освоением космических ресурсов, цефализацией человечества (увеличением головного мозга), планетарными масштабами. Пчельников подарил Проханову набор связанных с пространством метафор — коромысло, шарнир, кристалл, стальная антенна и проч. Метафор, позволяющих быстро надувать романы, как резиновые города, конструировать из аморфных пространств жесткие структуры. «Пчельников научил меня мыслить категориями гигантских пространств и гигантской супертехники, не отдельно взятым изделием, а техносферой. Техническое изделие помещено в колоссальный мир, одна подводная лодка в Арктике, а другая — в Антарктике».

Это Пчельников — Шахназаров во «Время полдень», Завьялов в «Вечном городе», Шмелев в «Надписи». Несмотря на то что Проханов, как Платон, всю жизнь писал о Пчельникове статьи, эссе, рассказы, передовицы и романы, тот, кажется, так и не стал советским Сократом. Прототип, к сожалению, умер, а его участие в мировой культуре зафиксировано только у Проханова и поэтому едва ли поддается научной верификации. Трудно сказать, был ли «русский Корбюзье» / «советский Гумбольдт» известен за пределами СССР (точнее, редакции «Жизни слепых»), я бы усомнился в романных свидетельствах Проханова: «В „Пари матч“ пишут, что Шмелев — это архитектурный Гагарин, прокладывающий дорогу в непознанное. Во „Франктфуртер альгемайне“ написали, что этим проектом Советы восстанавливают свое футурологическое измерение, формулируют „советский образ будущего“. Единственный известный мне артефакт, оставшийся от Пчельникова, — покрытое пылью застекленное панно с засушенными бабочками и растениями, висящее в прохановском деревенском доме в Торговцево. „Архитектор Шмелев — выдающийся мыслитель, — произнес Коробейников. — Он один — целая архитектурная и философская школа. Он проектирует не отдельную квартиру, не отдельный дом, и даже не отдельный город. Он проектирует цивилизацию в целом“». «Шмелев неутомимо изучает развитие индустрии, посещает крупные промышленные центры и вахтенные нефтяные поселки. Исследует миграционные процессы в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке. Его взгляды есть синтез технического прогресса, новейших представлений о человеке, сгусток идей, с помощью которых он описывает новый, назревший этап нашей социалистической цивилизации. Дает название многим вещам, данным в предощущении. Он формирует образ будущего, как его представляли отцы коммунистического учения» [7] .

Он всюду таскал его с собой — Пчельников не только артистично философствовал, он и в смысле внешности был экзотом, которого можно было экспонировать знакомым.

Бросалась в глаза его евразийская внешность: азиатские скулы в сочетании со славянскими глазами и чухонскими волосами. «Коренастый, — читаем в „Надписи“, — гибко подвижный, с пластикой дикого зверя и балетного танцора, Шмелев был облачен в неизменный, тонкой вязки, свитер с дырами и латками, из которого высовывались сильные руки с чувствительными пальцами, непрерывно мастерившими, клеившими, сжимавшими резец или кисть, пинцет или топорище. Этими пальцами расправлялись хрупкие бабочки, разглаживались старинные рукописи, снималась с крючка яркая хрустящая рыбина. Лицо Шмелева, сухое, скуластое, с узкими, мнительными глазами, было изрезано клетчатыми морщинами, как если бы долгое время было обмотано сетью. Такие степные азиатско-славянские лица рождаются в низовьях Урала, где долгое время воевали, торговали, обменивались товарами и женщинами ордынцы и казаки, создав порубежный народ, коварный, вольнолюбивый и стойкий».

«Он очень сильно на меня влиял, был одним из тех людей, у которых я многому научился. У меня в жизни было несколько кружков, где я обретал знания, не рассеянные по книгам».

Не надо понимать все вышесказанное таким образом, что Проханов обобрал гениального Пчельникова. Между их проектами постоянно происходила диффузия, их теории были совместным творчеством, который один воплощал в архитектурных проектах, а другой — в литературе и журналистике. Прохановские представления о двух русских Космосах, техническом и духовном, легли в основу пчельниковской теории «русской цивилизации», рационалист, тот ценил Проханова как носителя религиозной картины мира.

Пчельников. Лубок работы Проханова.

«Бреды» или «цивилизационные теории», которые Пчельников постоянно генерировал, падали на почвы фольклорных увлечений Проханова, смешались в нем странным образом, пробудили маишно-ракетные воспоминания, подействовали и как реагент, и как катализатор. В 1975 году Проханов издает маленькую книжечку очерков «Отблески Мангазеи», о путешествии по Оби вместе с Пчельниковым. Фактически это черновик романа «Время полдень», сейчас, к сожалению, изумляющий прежде всего не фактурой, а своей интонацией, которая в 90-х годах называлась «сорокинской»: «Вы бывали на пойменных лугах вдоль Оби, в этом сочном, жирном, пахучем месиве трав, цветов, насекомых?»

В том же 1975-м начинаются африканские приключения Проханова.

На Черный континент его отправила «Литературка», причем не как военкора: это путешествие не имело отношения к горячим точкам. Войны в Нигерии в это время уже не было, зато была нефть, и СССР заключил там два крупных контракта — на прокладку нефтепровода и строительство металлургического завода в Аджаокуте. Проханов, предсказуемо, был «поражен картинами экономической экспансии СССР», увидев, как сквозь джунгли, по специально прорубленной трассе, шли советские «камазы» и «уралы», нагруженные хлыстами — связанными в пучки трубами. Его ошеломила природная экзотика, и особенно «стремительные трансформации среды»: только что кипящие струи тропического ливня кислотой разъедали красную землю, как вдруг тучи уходили, начинало шпарить солнце, почва на глазах высыхала, и из земли высовывали гигантские жирные головы личинки: «земля лопалась под ногами и начинала прорастать червями, как на Солярисе». Повсюду порхали фантастические бабочки — которых раньше он видел только в Бельгии, в музее Африки, под Брюсселем, перед одной — маленькой, густого малинового цвета, похожей на алебарду, — он тогда простоял с блокнотом чуть ли не целый час, медитируя и тут же записывая свои переживания. Оказавшись в Нигерии, он обезумел от количества этих великолепных тварей в совершенно открытом доступе. Там произошла его первая тропическая охота. Несколько раз, добираясь до Аджаокута на «камазах», он выходил на полдороги и договаривался с водителем, что тот подберет его через три часа на обратном пути. В одну из таких вылазок, очутившись на полузаросшей просеке, которую когда-то вырубили французы, он увидел мириады потрясающих бабочек и впал в одержимость: «начался гон, полеты, безумие, сражение с духами земли».