Третьего не дано? - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 28

– Во-во, поведай ему далее, яко оно да что.

Я вежливо поклонился (успел в совершенстве освоить нехитрую «галантерейную» науку – чтоб и учтиво, и с сознанием своего достоинства), после чего повернулся было к выходу и даже сделал пару шагов, но тут меня осенило:

– А как же Квентин? Это же были его часы для занятий? Или он теперь будет после меня?

Годунов резко повернулся в мою сторону. Былую апатию как рукой сняло. Правда, взбодрился он как-то неправильно – уж очень мрачный взгляд. Да и брови вон как нахмурил.

– Вовсе он никак не будет, – отрезал царь. – Послы от аглицкого короля Якова прибыли с ответом да известили, что приятель твой как есть самозванец! – сурово выделил он последнее слово и с упреком покосился на меня, явно желая добавить нечто ехидное и по моему адресу, но не стал, а вместо этого разгневанно заметил: – Ишь чего умыслил! Сам невесть кто, а туда ж, к дочери моей свататься! Да еще вирши о любви лопотать ей учал! Мало мне щенка-сопляка в Северской земле, коего бояре подсунули, так тут под носом еще один завелся! Право слово, яко блохи плодятся.

Он – самозванец!..

Гони его поганою метлой!..

Он здесь хотел поужинать на шару,

Искал себе удобную кровать…

Но мы не можем каждому клошару

По первой просьбе двери открывать!.. [36]

– Так он?.. – нерешительно протянул я, не решаясь спросить, хотя основное и без того было ясно.

– В железах, – уточнил Борис Федорович. – Вот токмо Семен Никитич доведается, с каким таким подлым умыслом объявил он себя так-то, и сразу аглицким людишкам выдам, яко они просили. Пущай везут обратно да примерной для всех прочих казни предадут!

Лицо его побагровело, голос сделался хриплым. Чувствовалось, что дыхания не хватает, поэтому концовка гневной речи прозвучала полушепотом, и от того показалась мне еще более зловещей:

– Сам бы с радостью четвертовал, да коль он с тобой в родстве, хошь и дальнем, не тронул. Пущай на родине с ним что хотят, то и учиняют, хоть вешают, хоть шею рубят – я уж о том отписал Якову.

Он замолчал, все так же тяжело дыша. Я было вновь потянулся к его левой руке, но он завел ее за спину.

– Неча! Покамест ты мне тут мизинец жамкал, он иной мизинец лобзаньями покрывал. Эва чего удумал! Без роду без племени, а туда же – в зятья! И… иди отсель, княже, – посоветовал он мне, понизив голос. – Опосля договорим.

Признаться, я слегка обалдел от таких оглушительных новостей, особенно последней, связанной с поцелуями – когда и как только ухитрился? – а потому поначалу не произнес ни слова.

Вот это известие так известие – как обухом по голове. Ехал как победитель, а вместо лаврового венка получил терновый. Пускай не на свою голову, но от этого не легче.

Едва придя в себя, я попробовал было открыть рот, но царь воззрился на меня столь яростно, что пришлось немедленно его закрыть.

Нет, я не испугался его гнева в отношении себя. Вон как возвысил – в названые сыны произвел, так что, даже если и разорался бы, все равно потом остыл бы.

Просто смысла не было.

Первую вспышку гнева бесполезно унимать словами. Она глуха и безумна, он меня просто не услышит – злость прочно заткнула ему уши.

Гораздо выгоднее обратиться к нему потом, когда он слегка успокоится – лекарство приносит пользу, если давать его в промежутках между приступами, а не во время их.

Потому я не стал усугублять и, так и не сказав ни слова, вторично поклонился и вышел.

Машинально протопав по многочисленным коридорчикам и лесенкам до самого Красного крыльца, я очнулся лишь на улице, когда начинающаяся метель щедро плеснула мне в лицо сухими крупитчатыми снежинками, больше напоминавшими горошек.

Лишь тогда я немного пришел в себя, хотя по-прежнему не представлял, что можно предпринять в такой ситуации.

Нагнувшись к только что наметенному близ угла небольших деревянных перилец сугробику, я щедро черпанул из него снега и старательно протер лицо. Показалось мало.

Импровизированное умывание длилось минут пять. Щеки к этому времени, скорее всего, уже не румянились – полыхали кумачом, но мне было не до них. А потом кто-то тронул меня за плечо.

Оглянулся – стрелец.

– Меня до тебя, княж Феликс Константиныч, царевич Федор Борисыч прислал. Велел вопросить: неужто не заглянешь ныне? Сказывал тако ж, что, мол, коль не возжелает, то не нудить [37] , потому как с дороги, одначе хошь и на краткий миг, но повидаться надобно, потому как кой-что поведать потребно.

Стрелец заговорщически огляделся по сторонам и, встав на цыпочки, чтобы достать до моего уха, негромко произнес:

– Сказывал царевич, что хочет тебе тайное поведать о твоем знакомце, как его бишь, запамятовал вовсе… Колине. Потому ты к государю не ходь, а поначалу к ему, значится, к царевичу.

Хороший совет, мудрый. Жаль только, что выполнить его не в моих силах – побывал я уже у государя. А вот что касается Федора…

«Точно! Царевич! – осенило меня. – Царь ему во всем потакает, так что и просьбу отпустить Квентина тоже выполнит. Ну пускай наполовину, скажем, сошлет куда-нибудь. Главное, чтоб не выдавал англичанам. В Лондоне ему не отмазаться. Если уж даже за оскорбление королевского величества полагается смертная казнь через повешение, четвертование и колесование, то самозванца…»

Однако в ответ на все мои убеждения и упрашивания Федор только беспомощно разводил руками.

– Все мне ведомо, княж Феликс, ан ничего покамест не поделать. – Паренек чуть не плакал от огорчения. – Ежели бы не вирши… – тоскливо протянул он. – Да тут все одно на одно наложилось, яко черт нашему плясуну ворожил! Едва батюшка с аглицкими послами переведался, кои ему ответствовали про княж Квентина, дак он мигом сам к нам в светелку спустился, а тут…

Из дальнейшего сбивчивого рассказа стало ясно, как именно влюбленный сопляк влетел, причем так круто, что дальше некуда, поскольку момент для входа Борис Федорович выбрал самый неподходящий.

Для Дугласа, разумеется.

Поведанная английскими послами новость оказалась настолько ошеломительной для Бориса Федоровича, что он и впрямь еле усидел на месте, а потом прямиком из Грановитой палаты [38] , как сидел на троне в парадном облачении и саженной шубе, так в том и поспешил в комнату для занятий сына. Ну разве что державные регалии оставил, да и то не все.

Особый индрогов посох [39] он так и не выпустил из рук – столь сильно торопился.