Никто не приходит.
Надо придумать какой-нибудь план, но ничего не идет в голову.
Никого нет.
Я голоден. Во рту гадкий привкус. Принесут они мне поесть и попить? Или забудут обо мне и бросят здесь умирать?
Про меня вспомнили. Принесли воды, но решили, что есть мне не надо. И имя мое тоже забыли.
Я и сам его уже плохо помню.
— Еще раз прошу, назови свое имя. — Молодая ведьма больше не добавляет «пожалуйста».
Я действую по своему обычному плану, то есть молчу. План, конечно, не самый изысканный, он вызывает раздражение у тех, кто допрашивает, и никак не влияет на конечный исход дела. Но это все же план.
Вместо ответа я только смотрю на нее, внимательно разглядываю ее наружность: гладко причесанные мышиного цвета волосы, маленькие бледно-голубые глазки, аккуратно наложенную тушь, тонкий, ровный слой тонального крема и накрашенные розовой помадой, четко очерченные губы. Ее тщедушное тело одето в хороший бежевый костюм, на ногах колготки и черные лакированные туфли. Судя по всему, она очень старалась выглядеть хорошо, а еще она хорошо выспалась. Не забыла даже брызнуться духами, какими-то цветочными.
И чем дольше я на нее смотрю, тем сильнее поражаюсь тому, что она, такая хорошенькая, может быть так бесконечно, так жестоко глупа. Оделась, как на деловую встречу, а меня-то в камере держат.
И тут у меня возникает план. Выставив вперед одну ногу, я немного наклонюсь к ней и говорю:
— Мое имя Иван Шухов.
Вид у женщины становится озадаченный и слегка взволнованный. Наверное, пытается сообразить, что это за сленг такой.
— Нет, ты Натан Бирн. Сын Коры Бирн и Маркуса Эджа.
Я откидываюсь назад и говорю, как можно небрежнее:
— Не-а, я Иван. Вам, наверное, другой парень нужен, тот, из соседней камеры.
— В соседней камере никого нет.
— Хотите сказать, он сбежал?
Она растягивает свои подкрашенные губы в улыбку, может быть, хочет показать, что у нее есть чувство юмора.
— Нам просто надо проверить, что ты понимаешь, что происходит.
— Конечно, я понимаю, что происходит, — сказал я небрежно и тут же перестроился на другой тон. — Изумительный Совет Белых Ведьм обращается со мной, как с королем. Кормят сладко, сплю я мягко, да еще и… — тут я опять подаюсь вперед, — знакомят с симпатичными, душистыми Белыми Ведьмочками. — Охранник тянет меня за руку. — Я Иван Шухов, и я понимаю, что происходит. А вы?
— Никакой ты не Иван. Ты Натан Бирн, и тебя должны кодифицировать.
— Понятия не имею, что это за штука.
Взгляд ее холодных глаз устремлен на меня, льдистый бледно-голубой блеск на бледно-голубом фоне.
— Звучит не слишком весело, — говорю я. — Жалко мне этого паренька, Натана.
— Ты и есть Натан.
— Что значит кодифицировать? Расскажу Натану при случае.
— Это значит нанести сложную татуировку.
— С чего это вы решили, что в татуировках есть что-то сложное?
Она улыбается.
— В этой есть. Мистер Уолленд долго работал над ее составом.
— Что за татуировка такая?
— Твой код, конечно.
Я подаюсь вперед, охранник хватает меня за обе руки и тянет назад.
— Клеймо то есть.
Розовые губы на безукоризненно накрашенном лице приоткрываются, чтобы заговорить, и тут я плюю в них. Точное попадание.
Она визжит и плюется, трет розовый рот. Охранник оттаскивает меня обратно.
Женщина слегка попятилась; ее макияж уже не столь безукоризнен, как прежде, и она вытирает носовым платком помаду. Все еще держа платок у губ, она говорит:
— Твое имя — Натан Бирн. Твоя мать была Белой Ведьмой, твой отец — Черный Колдун. Ты — половинный код, так тебя и кодифицируют.
Мой второй плевок попадает на подол ее юбки. Она отшатывается так, словно я ее ударил. Охранники держат меня за руки.
— Отведите его в комнату два-эс.
Шаркая ногами, охранники выходят из камеры и выволакивают меня в узкий коридор, где им приходится развернуться боком, что мне только на руку: ногами я умудряюсь взобраться на стену, хотя один из них и держит меня за шею. У выкрашенной зеленой краской двери с надписью 2С они останавливаются. Дверь отъезжает в сторону, и я ненадолго даже перестаю сопротивляться.
В комнате 2С оказывается стол, вроде операционного, с черными ремнями по периметру. Я снова начинаю орать и вырываться.
В конце концов, им приходится вырубить меня ударом кулака в голову.
Приходя в себя, я закашливаюсь. У меня во рту что-то торчит. Я не могу это выплюнуть. Оно из резины и металла.
Рядом со мной стоит женщина, смотрит на меня сверху вниз. Она улыбается и говорит:
— А, очнулся, наконец.
Я дергаюсь и кричу, но это жалкие попытки, и я их прекращаю. Стены в комнате 2С выкрашены белым, потолок голый, не считая одной лампы и чего-то вроде камеры слежения в дальнем углу.
Вот и все, что я знаю о комнате 2С, потому что я не могу пошевелиться и ничего больше не вижу. Я лежу на столе, привязанный ремнями. Наручники с меня сняли, но вокруг моих запястий ремни, так что я ощупываю стол кончиками пальцев и чувствую, что лежу на простыне, а под ней есть мягкая обшивка. Моя голова прижата к столу налобным ремнем, затылком я чувствую небольшое углубление. Ощущение такое, что ремни фиксируют мое тело, руки, ноги и лодыжки.
Я стараюсь не думать о Наказании. Не вспоминать о порошке, который сыпал мне на спину Киеран. Но во рту у меня кляп. Может быть, кодификация — это просто другое название Наказания?
Дребезжит дверь, я слышу, как она отъезжает в сторону, потом что-то тяжелое тащат по полу. Свет становится таким ярким, что оборотная сторона моих сомкнутых век становится красной. Снова что-то тяжелое волокут по полу, звякают какие-то металлические инструменты.
— Натан. Посмотри на меня.
Это мистер Уолленд. У него очень темные синие глаза с белыми крапинками. На нем лабораторный халат.
— Ты здесь для кодификации. Процедуру буду выполнять я. Возможно, тебе будет немного неприятно, но постарайся вести себя тихо. Расслабься.
Я снова начинаю ерзать.
— Это немного похоже на татуировку, но делается быстрее и проще. Сначала мы сделаем то, что на пальце. Чтобы ты почувствовал, как это будет. Ты ведь левша, правда?
Вряд ли он может угадать ответ в моих сдавленных воплях и попытках вырваться.
Он надевает на мизинец моей правой руки металлическое кольцо и закрепляет его.
— О’кей. Итак, все просто. Надо только расслабиться. Все будет готово…