Половинный код. Тот, кто убьет - читать онлайн книгу. Автор: Салли Грин cтр.№ 32

— Аксель Эдж (отец Маркуса) — умер в тюремной камере в здании Совета, не выдержав Наказания.

— Массимо Эдж (отец Акселя) — совершил самоубийство в тюрьме Совета.

— Максимилиан Эдж (отец Массимо) — умер в тюрьме Совета, не выдержав Наказания.

— Кастор Эдж (отец Максимилиана) — умер в тюрьме Совета, не выдержав Наказания.

— Лео Эдж (отец Кастора) — умер в тюрьме Совета, не выдержав Наказания.

— Дариус Эдж (отец Лео) — умер в тюрьме Совета, не выдержав Наказания.

Селия говорит, что с Дариусом не все ясно, так как дело было во времена становления Совета Белых Ведьм как официальной организации, а до того момента записи скудны и отрывочны. Но, судя по устным рассказам, еще несколько поколений моих родственников к списку можно добавить смело:

— Гонт Эдж (отец Дариуса) — убит Охотниками в Уэльсе.

— Титус Эдж (отец Гонта) — убит Охотниками в лесу где-то в Британии.

— Хэрроу Эдж (отец Титуса) — убит Охотниками где-то в Европе.

Я спросил у Селии:

— Неужели никто из моих предков не жил долго и счастливо?

— Кое-кто дожил лет до пятидесяти. Счастливо или нет — не знаю.

Так стоит ли удивляться тому, что мой отец немного перестраховывается? А я, когда думаю о своих предках, вспоминаю о том, сколько боли и страданий они вытерпели, и не могу понять: за что? Просто не понимаю. С какой целью меня самого держат в клетке? Я не хочу жить в клетке, я не хочу в ней умереть, я не хочу, чтобы меня мучили, и не хочу убивать своего отца. Ничего этого я не хочу, только жизнь не меняется к лучшему.

Интересно, если у меня будет когда-нибудь сын, какое будущее ждет его? Может, и я поступлю, как Маркус: просто брошу его и буду надеяться, что без меня ему повезет больше. Посмотрите на меня: вот он я, сижу в кандалах, в клетке, и нет у меня ни малейшей надежды на лучшую жизнь.

Но, несмотря на все страдания, жестокость и боль, я все же думаю, что и мои предки хотя бы временами бывали счастливы. Мне кажется, что я могу быть счастлив, значит, могли быть счастливы и они. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Потому что, если уж мне суждено умереть в клетке, то я хочу сначала кое-что получить. И тогда я вспоминаю Аррана, и Анну-Лизу, и Уэльс, и что я чувствую, когда бегу, и каждый, абсолютно каждый, глоток воздуха кажется мне столь важным, драгоценным и дарующим надежду.

Благодаря режиму дня я всегда либо еще занят, либо уже устал, и все же остается немного времени, когда я в клетке и мне не хочется ни подниматься в облака, ни отжиматься: я лежу и просто размышляю.

Мне по-прежнему нравится представлять, как отец придет и спасет меня в мой семнадцатый день рождения. Вот я лежу в клетке, сам в кандалах, вокруг все тихо, и вдруг издалека доносится какой-то звук — не ветер и не удар грома, но такой же яростный и могучий. Он появляется из-за холмов на западе, он летит, но не на метле и не на лошади, а стоя, как на доске для серфинга, хотя никакой доски нет, по крайней мере, ее не видно, а он летит ко мне, весь в черном. А шум все нарастает, клетка разлетается на куски, и кандалы просто надают с меня. Отец облетает меня кругом, и тогда я вскакиваю на свою невидимую доску и улетаю с ним. Это лучшее в мире чувство: я рядом с моим отцом, и мы летим, а разбитая клетка навсегда остается позади.

Мы уходим в горы, где он живет, там все такое зеленое и пышное, прямо как в тропиках. Там, среди старых деревьев и замшелых камней, на берегу хрустального ручья мы с отцом сидим, и он дает мне три подарка — нож, поцелуй и кольцо; я пью теплую кровь из его руки, а он шепчет мне на ухо тайные слова, и мы остаемся жить в том лесу: охотимся, ловим рыбу.

Наверное, это моя главная фантазия; по крайней мере, к ней я всегда возвращаюсь.

Но есть и другие. Почти в каждой присутствует Анна-Лиза, обнаженная плоть, нежные ладони, пот и поцелуи. Чаще всего я представляю нас с ней на скале из песчаника, где Киераном и не пахнет; она — в форме, и я медленно-медленно целую Анну-Лизу. Какой восторг! Я расстегиваю блузку Анны-Лизы, снимаю юбку, покрываю поцелуями тело девушки.

Другая фантазия очень похожа: мы с Анной-Лизой на скале из песчаника, но теперь она раздевает меня, стаскивает с меня футболку, расстегивает на мне джинсы и целует меня в грудь, в живот, везде.

Есть и вариации: она раздевает меня на склоне горы в Уэльсе; она раздевает меня на пляже; она раздевает меня на солнце, под луной, в дождь, в грязи и в лужах.

В этих фантазиях на мне нет ни единого шрама.

Последняя вариация такова: я в клетке, которую разрываю на части одной силой мысли, — тут появляется Анна-Лиза, мы целуемся, я раздеваю ее и целую везде, она раздевает меня и целует мне грудь, живот и спину. Все мои шрамы на месте, но она не обращает на них внимания, и мы падаем на овечьи шкуры и любим друг друга прямо среди обломков клетки.

Это мне нравится. Мне нравится, что ее не пугают мои шрамы. Вообще-то не думаю, чтобы они ей на самом деле понравились, но, может быть, она не будет возражать.

Есть еще фантазия, которая мне не слишком нравится, но я не могу временами ничего с собой поделать и не повторять ее. В ней я живу в маленьком домике, среди прекрасной долины, на берегу быстрой неглубокой реки, вода в которой такая прозрачная и чистая, что серебрится и сверкает даже ночью. Холмы там заросли зелеными деревьями, в их кронах ноют птицы и жужжат насекомые. Лес полон зверья. Моя мама жива, она вместе со мной и папой в этом домике. Я почти все время провожу с отцом, мы спим не в доме, а в лесу, вместе охотимся и ловим рыбу. Мы часто бываем у мамы; она разводит кур и выращивает овощи. Летом в долине жарко и солнечно, зимой морозно, кругом лежит снег, и мы всегда жили и живем там все вместе. Мама с папой стареют, но они счастливы, а я не покидаю их, и каждый наш день прекрасен.

Когда я вернулся от Мэри, бабушка рассказала мне, что Маркус и моя мать были влюблены друг в друга. Но моя мать знала, что любить Черного Колдуна — «плохо». И чувствовала себя виноватой. Она вышла за Дина, родила от него детей и старалась стать счастливой, хотя на самом деле давно любила Маркуса, буквально с первого взгляда.

Интересно, продолжала ли она любить его, когда он убил ее мужа, отца ее детей?

Думаю, когда Дин застал Маркуса и мою мать вместе, произошло что-то вроде драки. Дин мог метать пламя из ладоней и рта — такой у него был Дар, но он сослужил ему дурную службу, потому что Маркус тоже владел этим Даром.

Когда же потухло пламя? Может быть, его язычки еще курчавились повсюду, когда Дин испускал дух?

И где в это время была моя мать? Рядом? Смотрела, как мой отец ест сердце ее мужа?

Легко ли ей было убивать себя, зная, что она всю жизнь любила человека, который лишает жизни других? Она любила убийцу большого числа мужчин, женщин и детей, она любила убийцу своего мужа, отца ее детей. Она любила того, кто ел людей. И когда она взглянула на меня и увидела, что я — вылитый Маркус, решила ли она, что знает, чего от меня ждать?