— Рад, что не только у меня проблемы с памятью, — бормочу я, не сводя глаз с ее школьных туфель, которые мелькают за краем обрыва.
— Я никогда тебя не забывала. Я помню все твои рисунки, помню каждый твой взгляд на меня в классе.
Я чуть не падаю вниз. Все?
— И сколько же раз я глядел на тебя в классе?
— В первый день два.
— Два? — Я точно знаю, что она оглянулась только раз.
Чувствуя на себе ее взгляд, я продолжаю смотреть на ее туфли.
— Вид у тебя был такой… несчастный.
Приехали.
— Как будто тебе было больно.
Я фыркаю от смеха.
— Вот это похоже на правду. — Кажется, тот первый день был сто лет назад.
— Во второй день ты смотрел на меня десять раз, — продолжает она.
Я точно знаю, что всего один, и понимаю, что она меня дразнит.
— А на третий всего два раза, и, хотя в тот день я села рядом с тобой на рисовании, ты глядел не на меня, а на того воробья.
— Это был дрозд, и я его рисовал.
— Мне казалось, что после этого ты перестал меня стесняться, но, оказывается, нет, ведь ты и сейчас на меня не смотришь. — Перестав болтать ногами, она приподнимает их, сбрасывает туфли, и они падают вниз.
— Я не стесняюсь того, что на тебя смотрел.
— Посмотри сюда.
Я знаю, что она показывает на свое лицо, но продолжаю пялиться туда, где только что Анна-Лиза покачивала ногами. Медленно поворачиваю голову и с трудом сглатываю. Она, как всегда, прекрасна. Волосы — белый шоколад, а кожа — чисто медовая сладость, слегка тронутая румянцем и еще более нежно опрыснутая солнцем.
Господи! Если бы она еще и улыбнулась!
— Ты знаешь, какие у тебя удивительные глаза? — спрашивает она.
— Нет.
Она подталкивает меня плечом.
— Не будь таким угрюмым. Я ведь говорю тебе комплименты.
Она придвигается ближе и смотрит мне в глаза так, словно заглядывает в бездонный колодец. И я тоже тону в ее голубых искристых глазах, и миг все длится и длится.
Анна-Лиза отодвигается от меня и произносит:
— Ну, может, не такой уж ты и застенчивый. — Вдруг она соскальзывает с обрыва и мягко приземляется на красную землю внизу. Лететь там порядочно.
Я следую за ней, а когда я приземляюсь, она убегает от меня, точно газель, и мы с ней носимся друг за другом кругами, пока она не говорит, что ей пора — слишком рано.
Оставшись один, я ложусь спиной на песчаниковую плиту и переживаю все заново. И пытаюсь придумать, что бы такое сказать ей в следующий раз. Какой-нибудь комплимент, вроде того, что она говорила мне о моих глазах: «Твои глаза как небо летним утром», «Кожа у тебя как бархат», «Я люблю смотреть, как солнце запутывается в твоих волосах». Все это звучит так глупо, и я знаю, что никогда в жизни ничего подобного не скажу.
Мы встречаемся неделю спустя, но теперь Анна-Лиза грустит и не сводит глаз со своих туфель.
Я догадываюсь, в чем дело.
— Обо мне говорят много плохого?
Она отвечает не сразу, может, подсчитывает, сколько именно.
— Они говорят, что ты Черный Колдун.
— Будь это так, меня бы уже убили.
— Говорят, что ты скорее в отца, чем в мать.
И тут я вдруг понимаю, как опасны наши встречи.
— Иди. Тебе нельзя меня видеть.
Она хватает меня за руку, смотрит мне прямо в глаза и выпаливает:
— Мне плевать, что они говорят. Мне плевать даже на твоего отца. Мне нужен только ты.
Я не знаю, что ответить. Что тут вообще можно ответить? Но я делаю то, что мне хотелось сделать уже давно: беру ее руку, подношу к губам и целую.
С тех пор мы встречаемся каждую неделю, сидим на вершине скалы и разговариваем. Я рассказываю ей свою жизнь, не всю, только про бабушку, Дебору и Аррана. Я не говорю ей про Уэльс и про свои поездки туда, хоть мне и хочется. Но я боюсь. И ненавижу себя за это. Ненавижу себя за подлый, тошнотворный страх и мысль о том, что чем меньше она узнает, тем в большей безопасности будет.
Она рассказывает мне о себе. Ее отец и братья, судя по всему, та же Джессика, только в мужском варианте, а вот мать на удивление слабая для женщины Белая Ведьма. Похоже, дома у Анны-Лизы нет совсем никакой жизни, по сравнению с ней мое существование — сплошной покой и свобода. Зато она даже не слышала об Освидетельствованиях и не верит мне до тех пор, пока я не описываю ей светловолосого члена Совета, того, что сидит обычно по правую руку от председателя. Анна-Лиза говорит, что это, наверное, ее дядя — Сол О’Брайен.
Я спрашиваю ее о том, что меня всегда интересовало. Сколько на свете существует половинных кодов? Она не знает, но постарается выяснить у отца, который как-то связан с Советом.
На следующей неделе она сообщает мне ответ.
— Только один.
Однажды она спрашивает:
— Дебора уже нашла свой Дар?
— Нет. Ей будет трудно. Она слишком логически мыслит.
— Ниалл тоже мечется. Ему страшно хочется уметь становиться невидимым, как мой дядя и Киеран, но, кажется, это совсем не его сфера деятельности. Он так хотел, чтобы церемонию Дарения провел для него отец, наверное, думал, что это усилит его Дар. Но я сказала ему, что это не поможет. Киеран ведь выпил кровь мамы, а не папы. Мне кажется, что Дар связан с личностью самого человека: он либо есть, либо его нет в нем с самого начала, а магия Дарения лишь позволяет ему осуществиться, выйти наружу. Ниалл всегда слишком на виду, чтобы овладеть даром невидимости.
— Да, я тоже так думаю. Джессика всегда умела притворяться. И мастерски врала. Так что ее Дар вполне соответствует ее натуре. Но кровь ей дала бабушка, а у нее в родне нет никого с таким даром.
— Наверное, у меня будут зелья, тот же Дар, что и у мамы.
— У моей бабушки тоже зелья. Она училась, но у нее еще есть чутье. Наверное, поэтому у нее так хорошо получается. Ты будешь как она. У нее сильный Дар.
— Вряд ли у меня будет сильный Дар. Скорее я буду как моя мать.
Анна-Лиза редко ошибается, но тут она попала точно в цель. Я беру ее руку и целую.
— Нет, у тебя будет сильный Дар.
Анна-Лиза слегка краснеет.
— Интересно, а что будет у тебя? Иногда ты кажешься диким и безумным, и тогда я думаю, что ты будешь таким, как твой отец. Но ты можешь быть добрым и нежным, и тогда я уже не так уверена… может, ты будешь похож на свою мать. Но у тебя это будут точно не зелья.
Мы продолжаем встречаться раз в неделю весь учебный год, всю зиму, весну и начало лета. Мы осторожны: проводим вместе совсем немного времени и меняем дни. В каникулы мы не видимся.