Командир Разведгруппы. За линией фронта - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Терещенко cтр.№ 41

Чекист несколько дней «проникал» в душу агента, изучая его как человека и взвешивая «за» и «против» в его личностной структуре. Зорич хорошо усвоил истину — недоглядишь оком, заплатишь боком.

Поэтому он проводил с ним глубокие воспитательные беседы. На конкретных примерах показывал украинофобскую политику немецкого фашизма и его карательной системы. Говорил о стравливании нацистами трёх соседних славянских народов — украинцев и поляков, украинцев и русских.

Что касается первых, — он считал, что поводом к противостоянию послужила давнишняя вражда между украинскими и польскими националистами, оспаривающими верховенство на смешанных украинско-польских территориях Волыни, Полесья и Холмщины. Рассказал о подробностях гитлеровского плана «Ост» по искоренению славянских народов, мешающих установлению «нового порядка» в Европе.

— Я знаю, немцы как украинцев, так и поляков считают за нелюдей, за быдлоту, — подтвердил Иван. — Много раз не только слышал, но и видел это их скотское отношение к нам. Почему я — украинец — оказался в Польше? Меня бы убили там свои же христопродавцы — бандеровцы на Волыни, только из-за того, что у меня жинка полька по национальности. Такое «предательство» не прощалось нашими националистами, и мы вынуждены были с полячкой покинуть хутор, а вскоре пришлось сбежать с родного края. Я каждый раз молюсь, чтоб поскорей окончилась война, и мы могли бы вернуться в оставленный дом, к родственникам.

— А тут что, спокойнее? — поинтересовался майор.

— Никто, кроме немцев, нас здесь не «чипае» — не трогает, — последовал ответ Ивана Макарука. — Пудрят мозги, что скоро Советскую Россию они разобьют и Украина станет свободной. И такие селяне, как я, смогут свободно возвратиться на родину.

В ходе неоднократных бесед Зорич всё больше проникался к нему, склоняясь к мысли, — он не подведёт, он будет нашим сторонником, потому что чист душой и помыслами. И вот, несмотря на короткое время изучения, майор поверил искренности Ивана. Он был уверен, что этот украинец не предаст, как не предал свою молодую супругу, и все договоренности с ним будут Иваном четко выполнены…

Перевербовка агента, если её можно так назвать, прошла довольно-таки успешно.

— Ну, ты быстро его распотрошил. Раскололся он, как орех, до самой попы, — заметил Гурский. — Понимаю, его превосходительство, господин случай помог!

— Случайность, случайность… Знаешь, счастливая случайность чаще всего находит того, кто меньше всего на неё рассчитывает. Молодцом оказался и наш «заядлый курильщик» Володя Степанов.

— Проявил реально глубокую бдительность.

— Да! Надо подумать о его поощрении. Такие люди, я бы сказал, штучные!..

После нескольких глубоких инструктажей Зорич снабдил перевербованного, теперь уже своего агента, заманчивой и трудно перепроверяемой для немцев дезинформацией…

В конце беседы Александр ввернул украинскую пословицу:

— Ну, что, Иван, шо було — бачылы, шо буде — побачэмо!

— Заверяю вас, товарищ майор, шо побачэмо добрэ дило! (что увидим доброе дело. — Авт. ), — подытожил и успокоил оперативника теперь уже его негласный помощник.

* * *

Вскоре с ворохом всякого рода «оперативной туфты» Макарук отправился в Люблин для встречи со своим шефом-вербовщиком, гестаповцем Аккардтом.

При встрече с фашистом агент подтвердил информацию о прибытии в отряд двух офицеров с Большой земли: майора Зорича и капитана Гурского, назвал ложную численность «железняковцев» и раскрыл данные о «боевых намерениях» партизан. Указал на объекты их внимания и даты вероятных боевых вылазок. Кроме того, с «печальной миной на устах» подтвердил провал агента «Вольфа» — Шамко, заметив при этом, что следствие вели именно эти два офицера — Зорич и Гурский. Аккардту он рассказал подробности убийства Шамко своего якобы коллеги Сметинского.

Болезненная гримаса исказила лицо гитлеровца, глаза округлились, щеки побледнели, а уши стали пунцовыми. Он тяжело задышал.

— Откуда ты знаешь его псевдоним?

— Он всё рассказал чекистам, — искренне ответил «агент».

— Где Шамко сейчас? Под арестом? Что с ним? — взрывался вопросами побледневший гестаповский начальник.

— Нету Шамко… Уже, к превеликому сожалению, он на том свете. Его тут же партизаны расстреляли, как шпиона. Как мне рассказывал сослуживец по отряду, после короткого следствия и такого же суда-трибунала его вывели на опушку леса и застрелили беднягу возле оврага, — скривился, словно от искреннего переживания за судьбу своего «коллеги», Иван и испытующе посмотрел на шефа.

— Собаке собачья честь — не суди, да не судим будешь. Не он судья! — рявкнул Аккардт, а потом спросил: — На сколько тебя «отпустили»?

— На два дня. Для встречи с женой, за одеждой и кое-какими харчами, там с этим делом у них бо-о-о-льшие проблемы, — спокойно ответил Макарук.

— В Люблине не крутись. Могут случайные люди засечь. Немедленно отправляйся к себе домой в деревню. Тебя подбросят на машине. Завтра встретимся у пани Зоси ровно в шестнадцать, — я думаю, ты найдешь её ресторанчик?

Затем он стал подробно растолковывать, как найти ресторан.

— Теперь найду. Когда-то я бывал в тех местах, даже возле него, — да-да, припоминаю.

— Ну вот и хорошо… Там у меня есть комната. Пройдешь через черный ход на второй этаж — третья дверь слева. Если меня не будет — подождёшь в коридоре. Но этого, я так думаю, не случится. Я буду тебя ждать — приду заранее…

И действительно за Иваном вечером пришла легковая машина. Его гестаповец-солдат отвез на край села и не проводил из салона, а скорее — выбросил, как зайца из мешка в чисто поле. Он шел впервые робко не по своей, а чужой, недавно приютившей его с женой земле и всё время пригибался, как будто хоронился от своих соседей. Пробирался огородами, преодолевая колючие кустарники домашней ажины — ежевики и ломкой малины.

Лениво лаяли собаки по крестьянским дворам. Пахло прелой соломой и навозом с хозяйских дворов. На болоте и у пруда квакали лягушки. Иван вздрогнул, когда неожиданно услышал громкое ржанье соседского коня. Над горизонтом из-за черной полосы леса поднимался огромный красный шар вечерней луны, от чего, казалось, стало ещё темнее.

Вот и милая хатка, ставшая ещё роднее после разлуки с женой. Он подошел на цыпочках к окну и подушечками пальцев тихо побарабанил по стеклу. Тут же колыхнулась занавеска, как будто кто-то стоял у окна.

Через мгновение в сенях зашуршали босые ноги Марыси — милой Марысечки. Так он называл свою любимую. Дверь отворилась. Жена бросилась тигрицей на плечи Ивана и буквально впилась в его губы. Он, в свою очередь, долго не отпускал её. Слёзы радости полились из глаз. Крепко обнявшись, они вошли в светелку. Она хотела зажечь каганец и стала искать в темноте на выступе русской печки коробок со спичками.

— Не надо, Марысечка, посидим без света. Я утром должен покинуть дом… Так надо, так надо…