Алатырь-камень - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 41

Нет, с самим-то оглашением как раз все было в порядке. Туровский епископ, старейший из всех, которого Константин попросил взять на себя столь ответственную миссию, князя не подвел. Владыка Мамонт встал, выпрямившись во весь свой исполинский рост, и все, что было положено, степенно произнес.

Далее же дело пошло прямо по библии, то есть вой, стенания и зубовный скрежет. Причем стенали и скрежетали чуть ли не все присутствующие разом, дружненько так, хотя слова, ими изрекаемые, разумеется, у каждого были свои.

– Умудренного, самого умудренного избрать надобно, – тоненьким голоском вопил смоленский епископ Лазарь.

– Кто ближе всего саном своим к митрополичьему, того и следует избрать, – басил новгородский архиепископ Митрофан, явственно намекая на себя.

– Мефодий духовником у своего князя был и не смог удержать братоубийцу! – гневно возмущался епископ Иасаф, представляющий Владимиро-Волынскую епархию.

Сам владыка Мефодий стоял ни жив ни мертв, готовый хоть сейчас от стыда провалиться сквозь дощатый пол. Он проклинал и свое малодушие, и слабохарактерность, и чрезмерную уступчивость, благодаря которым позволил князю Константину уговорить себя дать согласие на это избрание.

«Господи, позор-то какой, – тоскливо взывал он к небесам. – Останови их, господи! Дай хоть вздохнуть в остатный раз».

Если бы крикуны примолкли хоть на секундочку, то епископ Мефодий тут же, без малейших колебаний, успел бы заявить, что он сам отказывается от столь высокой и незаслуженной чести, но те явно не хотели униматься. Впрочем, голоса разделились. Не все рязанского князя в тяжких грехах обвиняли, далеко не все. Нашлись и заступники.

– Братоубийца отродясь так с дитями – княжичами малыми не поступил бы, яко Константин Рязанский. И Константиновичей осиротевших удоволил, и Юрьевича. Стыдитесь, братья, напраслину на князя оного возводить, – звенел дрожащий от негодования голос епископа Петра.

Приехав из своей Переяславской епархии, он еще в Чернигове показал себя ярым сторонником Константина и тут тоже смолчать не смог.

Ему вторил и епископ Алексий из Полоцка. Он и вовсе чуть ли не слово в слово повторил речь Константина:

– Доколе же нам грызться, уподобляясь неразумным князьям?! Миряне, на нас глядя, и вовсе от церкви святой отвернутся.

Даже епископ Иоанн, которому предстояла поездка в Никею для утверждения в этом сане, не удержался, разумно заметив, что выбор сделан Мамонтом весьма правильный, ибо епархия у епископа Мефодия невелика, но имеет частицу креста господня, каковой более никто из присутствующих здесь похвалиться не может.

Да и старого Мамонта взяла кровная обида. Он же самолично предложил кандидатуру рязанского епископа. Выходит, те отцы церкви, которые сейчас возмущаются, не только недовольны владыкой Мефодием, но и выступают против него самого!

Невзирая на свой возраст, старик настолько распалился в своем праведном негодовании, что недолго думая закричал:

– А ты-то куда прешь, сморчок поганый?! – И с размаху хватанул по лбу своего соседа, тщедушного епископа Феодора из Юрьева.

Длань туровского епископа, пусть и старейшего из всех присутствующих, была по-молодому тяжела. Владыка Феодор, не ожидавший такого убедительного внушения, тут же кувыркнулся с лавки на пол.

– Не замай брата во Христе, – прорычал епископ Никифор.

В душе он считал свою епархию второй после Киева, равно как и сам град Галич, а потому втайне мечтал о выдвижении собственной кандидатуры. К тому же теперь в этом княжестве сидел сам Мстислав Удатный – первейший и храбрейший на Руси, так почто же в митрополиты пытаются поставить этого Мефодия из Рязани?!

У него и без того руки чесались от переизбытка чувств, а тут появился славный повод – слабого защитить. Хрясь, и сам Мамонт брякнулся с лавки. Обычного в таком случае крика «Наших бьют!» никто не издал, но драка удалась на славу.

Засучив рукава, епископы уже особо и не разбирали, кто там за кого. Лупили истово, да так махали дюжими кулачищами, что доставалось и ближайшему соседу, ни в чем не повинному, а то и союзному.

Но, пожалуй, яростнее всего наминали друг другу бока бывший архиепископ Антоний, совсем недавно изгнанный своенравными горожанами из Новгорода, а ныне возглавляющий Перемышльскую епархию, и вторично севший на его место архиепископ Митрофан.

Изгнанный архиепископ был незлобив и из града уехал безропотно, но сейчас вдруг взыграло ретивое, вспомнилась бывшему новгородскому боярину разудалая мирская юность. Нет, это не кроткий Антоний с увлечением крушил ребра ненавистному Митрофану. Тот на такое был не способен. Это трудился Добрыня Ядрейкович, как некогда звали его все соседи по улице.

Впрочем, кто кому крушил – сказать трудно. Архиепископ новгородский, не обращая внимания на получаемые удары, точно так же увлеченно хекал и крякал, пытаясь проломить грудную клетку соперника.

– Сейчас я тебе крестик в грудину-то вомну, вомну, – приговаривал он с упоением.

– Не дождесся, – тяжело отвечал владыка Антоний. – Я ранее успею, да не в грудину – пониже его тебе засуну, христопродавец поганый.

– Так их, так, – повизгивал в упоении маленький и худенький владыка Лазарь из Смоленска.

Силенок его хватало лишь на то, чтобы время от времени плюнуть в ближайшего, кто оказывался рядом, пока старика в суматохе не свалили на пол.

И напрасно взывал к гласу разума епископ Иоанн, а владыка Мефодий бесстрашно пытался разнять воев в рясах, ожесточенно вцепившихся друг в дружку.

– Да опомнитесь же вы, святые отцы, – простонал он в изнеможении, как вдруг и впрямь все разом стихло.

Нет, никто к нему не прислушался, а просто совпало так, что устали все, причем почти одновременно. Правда, на угрозы сил еще доставало, так что, расползаясь по лавкам, каждый обещал что-то невразумительное своему обидчику.

Последним угомонился тщедушный Лазарь. Перед тем как успокоиться, он еще раз плюнул, выползая из-под лавки, и метко угодил в бороду владыки Мефодия.

Все покосились на рязанского епископа – как теперь себя поведет и что скажет? Но тот лишь кротко вытер плевок и мирно заметил:

– Бог тебе судья, владыка Лазарь, а я длань на тебя не подниму, ибо негоже сие для сана моего, да и летами я тебе в сыновья гожусь.

– К тому же неправ, – поучительно вздел перст к потолку смоленский епископ, на что сосед, владыка Мамонт, рыкнул негромко:

– А не замолчишь, так я тебя оглажу, – пояснив благодушно: – Мне можно, я старше.

Тот стих.

Епископ же Мефодий продолжал сокрушаться, причем, что странно, больше всего винил в случившемся именно себя. Покаянно прижав руку к груди, он уже дошел до того, что начал просить у всех прощения:

– Знай я, что так оно все обернется, неужто встал бы супротив своей братии. Ныне же паки и паки реку вам слезно – взгляните с любовью друг на дружку, на кресты, символ христианской доброты и смирения, а тако же безропотных мук спасителя нашего. И вот вам слово мое, братия, от коего я не отступлюсь…