Эхо войны - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Гришин cтр.№ 13

А сейчас я подъехал к тому месту, где когда-то был паром. Здесь перед Кубанью была площадь, на которой стоял дом паромщика, по тем временам, как мне казалось, довольно приличный дом. Сам паром состоял из двух громадных лодок с настилом и был прикреплен к толстым тяжелым канатам. Все было сделано мощно, добротно. На пароме могли поместиться два грузовика, такие как ЗИЛ-105, полуторка, конные телеги. Мы, пацаны, тоже плавали на пароме – иногда чтобы добраться до другого берега и там порыбачить, а иногда чтобы спрыгнуть на середине реки и проплыть по течению. Паромщики не разрешали прыгать с парома, поэтому раздетых до трусов (тогда плавок не было, все бегали в трусах и босиком) не пускали. Приходилось идти на обман: садились на паром компанией, в одежде, где-то на середине реки раздевались, отдавая вещи кому-то одному, сигали в воду и плыли вниз по течению. Дальше была Пионерская поляна, Колхозная коса. Это уже далеко от парома.

Я подъехал, посмотрел. Да, ничего не осталось от той когда-то оживленной переправы, все заросло. На площади сейчас поднялись деревья, а раньше стояли машины и люди в ожидании парома. Народ общался, делился новостями, историями. Вдоль Кубани шла довольно-таки приличная дорога на Пионерскую поляну. Почему поляну назвали Пионерской, до сих пор не знаю. Обычно там устраивали маевки. Первого мая, как положено, все ходили на демонстрацию, а второго – сюда. Тогда по праздникам на поляну выезжал буфет с лимонадом, пряниками, конфетами. В буфете спиртное не продавали, но народ был веселый: танцевал, пел под гармошки, причем несколько коллективов в разных местах поляны. И даже не помню, чтобы драки были. Только между пацанами. Мы дрались с царицынскими, которые жили в поселке Царицыно, что на той стороне Кубани. Каждый отстаивал свой берег. А мы часто плавали на пароме на их сторону за ландышами. Там в лесу были огромные плантации этих цветов. Вот из-за них и случались столкновения, а так драк не было, все жили мирно.

Одной из достопримечательностей Пионерской поляны был казан – здоровый котел. О нем ходили разные легенды. Одна гласила, что это партизанский казан, другая – что цыганский. Цыгане в войну жили здесь в лесу. Когда немцы устроили облаву на партизан, то наткнулись на табор: цыган расстреляли, кибитки подожгли, а казан немцам не понадобился. Так он и валялся, пока один молодой парнишка не приспособил его в самые тяжелые, голодные 46–47-е годы под общественное питание.

А сейчас я выехал на Пионерскую поляну, она так и осталась поляной, почему-то лесом не заросла. Лес обрамлял ее высокими деревьями, а казан как был, так и стоял. Под него в послевоенное время была сделана надежная выкладка из булыжника, потом сделали металлические приспособления, которые позволяли казан переворачивать, чтобы можно было из него выливать что-нибудь, а также, оставляя казан в перевернутом положении, предохранять от дождя и снега. Казан никто не трогал, он был неприкосновенным, даже священным. Им могли пользоваться, затем после себя вычистить, вымыть и оставить в таком положении. У казана никто и никогда не оставлял мусор. Для этого стоял отдельный бак, и все придерживались этого правила – у казана всегда должно быть чисто. Затем на поляне поставили стол, скамейки, и она стала традиционным местом для отдыха. На маевках готовилось общее блюдо – иногда уха, иногда плов, иногда что-нибудь другое. Это зависело от средств, выделяемых какой-либо организацией.

И сейчас стоит казан, напоминая о тех временах.

Я обратил внимание, что на скамейке сидит мужчина и смотрит на казан. Я вышел из машины, стал осматривать въезд на поляну. Всего их было два: один с дороги, которая шла от Сектора, другой – с дороги, которая проходила вдоль Кубани. Я огляделся, заметил «Хаммер» с московскими номерами и внимательно посмотрел на мужчину. Он был одет в дорогой дорожный костюм. Мне стало любопытно, что он здесь делает, почему один, но обращаться к незнакомцу я не стал: он был на приличном расстоянии от меня, а подходить не хотелось.

Я достал спиннинг, воблеры, спустился к Кубани. Внизу была отмель больших размеров. Образуя мысок, в этом месте Кубань поворачивала. За этим мыском находилась чудесная заводь. Я присмотрелся, заметил, что вдалеке бьет жерех, выдавая себя всплесками. Я выбрал плавающий воблер, забросил и пустил по течению к тому месту, где била рыба. Когда воблер чуть-чуть перешел то место, где жерех плескался, я стал выбирать и почти сразу почувствовал приличный удар. Я подсек, чувствую: хорошего взял жереха. Пришлось немного побороться с рыбой, но я быстро справился. Попался хороший жерех – килограмма на полтора. Мне нравится ловить такую; мощную, сильную, красивую рыбу, считается, что жерех относится к семейству карповых, хоть он и хищник. Интересно то, что у некоторых рыбаков получается поймать нескольких жерехов в одном и том же месте, у меня – нет. Одного поймал, больше не жди. То ли рыба пугливая, то ли я много шума делаю, когда первого вываживаю. Словом, мне приходится все время менять место. И сейчас я не стал делать еще попыток, а положил жереха в садок и пошел ближе к заводи с надеждой поймать сома. Чувствовал, что в заводи должен быть сом. Поменял воблер: теперь мне нужен был тонущий, и забросил подальше. Чтобы провести воблер через всю заводь, забросил по течению, и оно еще дальше отнесло мой воблер. На спиннинг предварительно поставил мультипликатор, шнур, потому как не известно, какой сом попадется – на килограмм или на все пятьдесят. Такова Кубань, любит сюрпризы. А могла и без ничего оставить, рыбалка есть рыбалка.

Итак, я решил прочесать всю заводь. Внимательно следил за тем, как уплывает воблер, и в определенный момент начал его подтягивать обратно, то опуская, то поднимая. Старался дна не касаться, чтобы воблер не зацепился за утонувшие коряги. Примерно до половины заводи дошел мой воблер, как вдруг легкий удар, и шнур начал плавно натягиваться, уходя от берега. Я немного подождал и сделал подсечку. В тот момент я понял, что зацепил приличную рыбу. Я сделал натяжку, но рыба не давалась, а леска начала подпевать. Потом замолчала и замерла. Я стал подтягивать – ничего не выходит. Чувствую, что сом лег, надо будет его поднимать. Поднимать тоже можно по-разному. Можно сделать натяжку и держать, выжидая, у кого терпения больше, то ли у рыбы с раненой губой, то ли у меня, постоянно натягивающего шнур, пока не оборвется.

Обрывать не хотелось, поэтому сначала я стал играть на шнуре как на гитарной струне, зная, как не нравятся рыбе подобные дребезжащие волны. Затем легонько ударял по удилищу, вибрация от удара переходила на шнур и нервировала рыбу. Если тройник застревал в верхней губе рыбы, то она быстрее сдавалась. Хотя и говорят, что у рыбы жидкие мозги, все равно сотрясение их наступало быстрее, когда крючок цеплялся за верхнюю губу. Поэтому я снова почувствовал, как шнур двинулся в сторону, и началась наша борьба. Сначала рыба попыталась выйти на течение, я ей это разрешил до определенного момента. Когда рыба поняла, что дальше ей никак не продвинуться, вернулась к заводи, давая мне возможность все больше и больше подводить ее к себе. Иногда сом делал попытку уйти вниз по течению, тогда у меня начинал трещать фрикцион, я старался удержать сома, натягивая шнур, и снова немного подводил его к себе. Шла у нас эта борьба довольно долго. Наконец-то сом начал уставать, и я все увереннее подводил его к берегу. За делом я не заметил, как мужчина, сидевший у казана, подошел ко мне и молча стал наблюдать за моей борьбой с рыбой. Я продолжал подводить сома, уже видя, что два крючка от тройника зацепили верхнюю губу рыбы, и она с огромной открытой пастью шла на меня, почти не сопротивляясь. Я стал присматривать место на берегу, куда бы вытащить сома, как услышал голос сзади: