Предложение Кудряшова и Молякова нашло поддержку у руководства 3-го Главного управления и затем было утверждено Председателем КГБ. Операция советских контрразведчиков бумерангом возвращалась к ЦРУ. В то время, когда Иванов, находившийся в камере Лефортовской тюрьмы, давал показания следователю, из таежного гарнизона Дальневосточного военного округа на его московский адрес и адреса друзей поступали письма, в которых он рассказывал о своей службе. Одновременно отрабатывались и другие схемы прикрытия, создававшие у родных и приятелей иллюзию того, что штрафник старательно тянет служебную лямку, чтобы поскорее вернуться в Москву.
Оперативный контроль за Макмэхеном говорил контрразведчикам о том, что в резидентуре ЦРУ по-прежнему числили Иванова в своих рядах, и тогда они посчитали, что пришел их час.
2 марта 1982 года Иванов покинул камеру, вышел в город и поставил сигнальную метку на условленном месте — на стене дома № 13 по Ленинскому проспекту. На следующее утро разведчики наружного наблюдения зафиксировали появление вблизи него сотрудника американского посольства. Судя по его поведению, он снял сигнал. В тот же вечер в половине девятого состоялась явка.
На нее пришел не Макмэхен. После обмена паролями Джозеф Макдональд, работавший в посольстве США под прикрытием второго секретаря экономического отдела, приступил к разведдопросу Иванова. Тот, придерживаясь линии поведения, отработанной ему контрразведчиками, сообщил Макдональду дезинформацию, а взамен получил две тысячи рублей. Судя по сумме, в ЦРУ ценили услуги агентов в зависимости от того, как близко они находились к Москве и к главным секретам. Это подтверждалось и самим заданием. Макдональд, ограничившись общими фразами о продолжении сбора информации, рекомендовал Иванову выходить на связь только после возвращения на службу в Москву.
В сложившейся ситуации в штабе операции посчитали дальнейшую игру с ЦРУ неперспективной и свернули ее. А для шпиона пришло время отвечать по всей строгости закона. На этот раз суд был снисходителен и учел деятельное раскаяние Иванова.
В феврале 1983 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев материалы уголовного дела на Иванова Александра Васильевича, признала его виновным в измене Родине в форме шпионажа и приговорила к 10 годам лишения свободы.
Глава девятая
«Семейный подряд»
Яркое солнце заливало настоящим весенним теплом трибуны и площадки элитного теннисного клуба. Время приближалось к обеду, трибуны начали пустеть, и лишь на центральном корте еще продолжали звучать хлесткие удары и азартные крики. Соперники «зарубились» по-настоящему и, не жалея себя, пластались по всей площадке. Резанные, подкрученные мячи со свистом пролетали над сеткой. Азартная и бескомпромиссная игра привлекла внимание других теннисистов и праздных зевак. Они потянулись к трибуне и с живым интересом наблюдали за исходом борьбы.
Среди них находился помощник военного атташе при посольстве СССР в Лиссабоне сотрудник резидентуры ГРУ майор Геннадий Сметанин. Но игра его вовсе не интересовала, ему был интересен только игрок — военный атташе посольства США в Португалии полковник Джон Нортон. К нему он присматривался уже не первый день и искал удобный предлог, чтобы вступить в контакт.
Игра закончилась в пользу американца. Болельщики, наградив победителя аплодисментами, потянулись к выходу. Нортон, великодушно похлопав по плечу огорченного соперника, смахнул полотенцем пот с лица и направился к раздевалке. Сметанин посчитал, что более подходящего момента, чтобы начать с ним разговор, не найти. Спустившись с трибуны, он резко прибавил шаг и, поравнявшись с Нортоном, поздравил с победой. Тот благосклонно кивнул, а затем цепким взглядом прошелся по поклоннику своего теннисного таланта.
Сметанин решил: если не сейчас, то никогда. Этот монолог он заучил наизусть и выпалил, как пулемет. Признавшись Нортону в принадлежности к ГРУ, он заверил: что готов порвать с тоталитарной советской системой и продолжить борьбу с ней в рядах американской разведки. Что восхищен западным миром, в котором краски жизни ярче, чем за «железным занавесом» (здесь имелся ввиду СССР. — Прим. авт.), а человек по-настоящему свободен. И когда высокопарный запас иссяк, Сметанин, пряча глаза, заявил, что готов сотрудничать на условиях предоставления ему политического убежища в США и достойного вознаграждения.
Американский разведчик, хоть и был стреляный воробей, в первое мгновение растерялся и не знал, что ответить: не каждый день к нему обращались с подобными предложениями. В голове вихрем пронеслись мысли: «Провокация КГБ? Сумасшедший? Или сказочная удача, которая выпадает не каждому разведчику, — ценнейший источник информации сам плывет в руки?!»
Фамилия Сметанин мало что говорила ему. По большому счету тот нигде не засветился перед американской разведкой. И потому опытный, осторожный Нортон решил взять паузу. Он предложил «изменнику на месте» встретиться на следующий день в более располагающей обстановке и назвал адрес. Сметанин согласился и, бросив на прощание короткое «О’кей», поспешил затеряться в парке.
Остаток дня и всю ночь его терзали сомнения, но не по поводу совершенного предательства, а по поводу того, насколько американцы окажутся щедры в оплате предложенных им услуг. Он опасался продешевить, так как слишком много поставил на кон в уже давно задуманной им опасной игре.
Когда, в какой именно момент к нему пришло решение порвать с прошлым и начать новую жизнь в «свободном мире»? В мире, где, как полагал Сметанин, с его способностями легко добиться всего: успеха, славы и денег. Когда? Может быть, тогда в кабинете «политического вождя» будущих военных разведчиков генерал-лейтенанта «Д», которому докладывал о неблагонадежности однокурсников, а потом на партсобраниях клеймил позором отступников? Или позже, во Франции, где их с женой ошеломило изобилие на полках магазинов? Теперь это уже не имело значения. Он ломал голову над тем, как сразу содрать с американца солидный куш.
Перебрав не один вариант, Сметанин остановился на простом, как ему представлялось, беспроигрышном ходе. Он полагал, что Нортон вряд ли устоит перед искушением вербовки такого ценного источника информации, как помощник военного атташе, и будет вынужден раскошелиться, чтобы погасить его «игорный долг» в 265 тысяч долларов. По убеждению Сметанина, именно такая сумма должна была стать начальной ставкой в его игре с американцами.
Теперь, когда, как ему казалось, все было предусмотрено, пришло время спать. Остаток ночи Сметанин провел в беспокойном сне. На работу пришел с чугунной головой и весь день просидел как на иголках. До выхода на встречу с Нортоном оставалось больше часа. Захлопнув дверь кабинета, Сметанин отправился в город и принялся колесить по улицам, чтобы сбить со следа возможную слежку. Сделав последний круг, он нацелился на адрес.
Впереди показался высокий каменный забор. За ним в глубине сада притаился неприметный особнячок. Окинув быстрым взглядом улицу и не заметив ничего подозрительного, он воровато шмыгнул в калитку. Вслед холодно сверкнули зрачки камер видеонаблюдения, и через мгновение на ступеньках крыльца появился Нортон. Встретив Сметанина белозубой улыбкой, он проводил в его комнату.