Перстень царя Соломона - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Елманов cтр.№ 64

Когда мне окончательно надоели его подозрения, я заранее нарисовал на листе бумаги человечка, пронзающего копьем змею. Получилось, конечно, не ахти, в духе художников-примитивистов, но понять, что изображено, все равно можно. Потом я разрезал этот лист на кусочки, постаравшись придать им форму попричудливее, и, когда Висковатый в очередной раз удивился моим познаниям, принялся показывать наглядно:

– Вот ты мне говоришь один кусочек, вот другой, вот третий, после чего я их складываю воедино.

– Все равно получается не полностью,- резонно заметил он, показывая на зияющие в картинке дыры.

– Не полностью,- согласился я.- Но взгляни сам, разве теперь нельзя домыслить остальное?

Дьяк оценивающе посмотрел на сложенное мною. Действительно, пускай у змеюки не хватало хвоста, у человечка – второй руки и одной из ног, отсутствовала также часть копья, но сюжет нарисованного был вполне понятен.

– Вот я и домысливаю,- победным тоном произнес я, извлекая оставшиеся кусочки бумаги и устанавливая их в картинку.

– Ловко,- одобрил Висковатый и прокомментировал по-своему: – Яко стеклышки в храмах. В россыпь взять – забава для детей, а выложить, яко должно,- и хоть молись. Зело искусно,- И уважительно покосился на меня.

Так что о моем уме он был пусть и не такого высокого мнения, как о своем, но ценил его. К тому ж я был с ним солидарен практически во всем. Согласитесь, что когда собеседник и раз, и два, и три разделяет вашу точку зрения, то вы, даже если поначалу считали его чуть ли не набитым дураком, потом обязательно сделаете вывод, что он, может, и не блещет умом, но в здравомыслии и логике ему не отказать. Да и вообще, если разобраться, то не такой уж он дурак, как думалось недавно.

Так и тут. К тому же меня Висковатый никогда не держал за дурака.

Но еще до перехода к обсуждению дел, о чем бы ни был мой рассказ, я всякий раз ухитрялся закончить его почти одной и той же фразой:

– Да, кстати, почтеннейший Иван Михайлович, мне тут припомнилось, что некто обещался стать моим сватом. Так не подскажешь ли мне, как бы поудобнее напомнить ему о том?

Висковатый либо хмурился, либо вяло отмахивался – мол, не до сватовства нынче, либо отшучивался в ответ:

– Не пойду я туда не знаю куда просить руки дочери у того не знаю кого.

Два раза это сошло ему с рук, но я не зря регулярно навещал подворье Ицхака. На третий раз, выслушав его, я невинно заметил:

– Отчего ж. Известно мне, как кличут Машиного батюшку. Андреем Михайловичем. И подворье его отсель недалече. Ежели выехать из Никольских ворот, то и полуверсты не будет, как мы в него упремся. Как раз по соседству с церковью Трех Отроков. Так что – когда поедем-то?

Не было там этой Серой дыры. Даже хода туда не было.

Совсем.

– Ну уж вот это ты никак не мог из моих речей вызнать,- после недолгой паузы настороженно заметил Иван Михайлович, услышав адрес местожительства князя Долгорукого.

– И впрямь не мог,- согласился я, пояснив: – Добрые люди подсобили.

В памяти тут же всплыл позавчерашний день и как «добрый человек» Ицхак бен Иосиф уныло глядел на меня, когда после сообщенного я от избытка чувств чуть ли не пустился вприсядку.

Я понимал грусть купца. Та афера с займом денег, которую мы с ним затеяли, по его мнению, потихоньку катилась к печальному финалу, когда эти рублевики придется возвращать хозяевам, да еще добавлять к ним свои, и в немалом количестве. Одному только Фуникову-Карцеву, ссудившему нам пять тысяч, предстояло дополнительно вернуть столько, сколько стоили все товары Ицхака. Впрочем, я его имущество не считал, а сам купец наверняка изрядно преувеличивал грядущую финансовую катастрофу. Однако как бы там ни было, а почти все заимодавцы продолжали жить и здравствовать как ни в чем не бывало, поплевывая с высот своего благополучия на мои мрачные прогнозы относительно их рокового будущего. А может, и не поплевывали, поскольку ничего не знали. Пока на Пыточный двор в Александрову слободу забрали помимо Шапкина лишь одного, да и то из мелких подьячих Разбойной избы, которому мы должны были всего двести рублевиков основного долга, не считая полусотни сверху.

– Зато перстень получишь,- попытался успокоить я.

– Я и так его получу,- убежденно заявил он,- К тому же я надеялся, что это видение пришло к тебе благодаря ему, а тогда я получил бы подтверждение своим догадкам о его силе. Сейчас же выходит…

– Да ничего еще не выходит. До конца июля времени уйма,- перебил я.

– Суд – процедура долгая,- вздохнул он,- К тому же все они в высоких чинах. Их еще надо уличить в свершенных преступлениях, доказать неоспоримую причастность, а на это обычно уходят многие-многие месяцы. Когда я изучал магдебургское право, то там говорилось…

Я не стал вникать, о чем говорилось в магдебургском праве. Ник чему. Да и не действовало оно на Руси. Тут вовсю хозяйничало иное право – желание венценосного самодура, считавшего, что признание обвиняемого является царицей доказательств, а все остальное прилагаемое к нему.

Добиться же признания можно всего за один день. Если постараться, разумеется, имея в наличии дыбу, огонь, раскаленную кочергу, щипцы, клещи и прочие инструменты, способные «убедить» человека поскорее сознаться в своих грехах, даже если их не было в помине. Так что не прав был Ицхак. К сожалению. Но объяснять ничего не стал. Бесполезно. Не понять еврейскому купцу, да еще со знанием магдебургского права, законодательной специфики Руси.

А он все продолжал ныть, заодно попрекнув меня за то, что мы, дескать, упустили из виду боярина Семена Васильевича Яковлю, который, в отличие от наших заимодавцев, уже неделю как пребывал в малоприятной компании подручных Малюты.

– Ежели бы у него деньгу заняли, там могли бы хоть с Фуниковым расплатиться, а так что я теперь буду делать? – уныло причитал Ицхак.

– Ну не было его в моем видении,- обескуражено развел я руками.- Фуникова видел, людей новгородских – тоже, Захария Очин-Плещеева с сыном Ионой на плахе вот так же явственно, как тебя перед собой,- вдохновенно врал я,- а боярина Яковлю среди них не наблюдал.

В самом деле, откуда мне знать, почему его фамилия не была включена в тот тайный список, по которому мы с Ицхаком трудились. Или, может, я ее пропустил? Запросто могло быть. Только сейчас уже не проверишь – спалил я эту бумагу, и уже давно, еще перед первым визитом к Висковатому. А зачем она мне, когда осталось всего два неохваченных нами человека – сам Иван Михайлович да его брат Третьяк, кстати, тоже дьяк, только не помню, какого приказа. Вот накануне визита к Третьяку Михайловичу Висковатому я и избавился от этой опасной, попади она не в те руки, улики.

Кстати, с брательника царского печатника мы поимели тоже весьма прилично. После ожесточенных долгих торгов, когда ставку выплаты пришлось увеличить до тридцати пяти процентов, Третьяк Михайлович согласился-таки ссудить нам полтысячи рублей, причитая, что это – все его скромные сбережения, которые он скопил себе на старость. Понятное дело – лучше иметь к старости шестьсот семьдесят пять рублей, нежели пятьсот. И пусть сумма не круглая, зато выглядит более приятной, что на вес, что на ощупь. Между прочим, здесь даже червонец – о-го-го. Село на него не купишь, а вот к захудалой деревеньке на несколько дворов прицениться можно. Другое дело, что просто так ее тебе никто не продаст – кончились те времена. Вначале владельцу надо добиться разрешения на продажу у самого царя, а уж потом торговаться с покупателем. Но как бы там ни было, а почтенный Третьяк одним махом ободрал меня на пятнадцать потенциальных деревень. Будет где коротать старость, которая ему, как и возврат долга, не светит.