Для Апсара, Коса и остальных семидесяти восьми воинов, в руках которых находилась судьба тысячи двухсот женщин, стариков и детей, начался свой отсчет времени. Оставив Кясоу и Камшиша наблюдать за перемещениями в лагере, они возвратились к пещере и занялись подготовкой к ночной атаке. Коньяр ничего не подозревал о близости противника и, убаюканный донесениями лазутчиков, ослабил «вожжи службы». В передовых секретах не особенно заботились о маскировке: на солнце то и дело поблескивали линзы биноклей и подзорных труб. Казачьи разъезды, не таясь, патрулировали единственную дорогу, ведущую в Псху, и горные тропы. На дальнем выпасе под присмотром всего нескольких сторожей пасся табун лошадей. Все, вместе взятое, убеждало Коса в том, что в голове Коньяра, видимо, даже не возникало и мысли о присутствии под боком отряда горцев.
Прошел час, за ним другой, ничто не нарушило размеренной жизни в лагере, и это укрепляло уверенность Коса в успехе задуманного. Он торопил приход ночи. Наконец солнце нехотя скатилось к горизонту, длинные зубастые тени гор заскользили по долине, а из ущелий косматыми языками потянулся туман. Подошло время ужина, и в лагере стало заметно оживленнее. К котлам с наваристой кашей выстроились очереди солдат, а под навесом за походным столом собрались офицеры. Продолжался он недолго, и с наступлением темноты солдаты и офицеры отправились спать.
Пришло время действий для Коса и его воинов. Часы отсчитывали последние минуты их жизни и жизни русских солдат. Но ни он сам, ни другие воины не испытывали страха смерти. Они переступили через него еще в Псху и готовились встретить ее так, как подобает настоящему воину. Булатная сталь клинков печально повизгивала под точилами. Сухо лязгали затворы ружей и пистолетов. Новые глубокие зарубки покрывали древко пики, чтобы в решающий момент рука не соскользнула с него. Их верные и испытанные боевые соратники — кони тоже чувствовали приближение боя, яростно грызли мундштуки и нетерпеливо перебирали ногами.
Коса последний раз прошелся точилом по лезвию кинжала, оно холодно блеснуло в тусклом лунном свете, и, вложив в ножны, отправился обходить воинов. Все они, так же как и Коса, жили предстоящей схваткой. Кясоу, примеряясь к будущему врагу, со свистом рассекал саблей воздух. Камшиш в стремительном выпаде раз за разом выбрасывал вперед руку с пикой и вышибал из седла казака. Зафас с двумя кинжалами в руках с невероятной скоростью раскручивал «вертушку» и врубался в ряды пехоты. Спустившись ниже, Коса невольно замедлил шаг и подошел к племяннику. Тот приподнялся.
— Сиди, сиди, Аслан! — положил он руку ему на плечо и присел рядом.
Через месяц Аслану исполнилось бы только семнадцать, но на войне быстро взрослеют, за его спиной был уже не один бой. Сын Арсола, он во всем походил на отца, но ему не хватало его опыта и выдержки. Дерзкий и стремительный Аслан был хорош в лихой атаке, однако в вязком бою эти качества и жажда мести являлись только помехой. Коса мягко опустил руку на его плечо и спросил:
— О чем думаешь?
— Об одном. Отомстить за отца! — с ожесточением ответил он.
— Мой брат и твой отец был достойным человеком и настоящим воином, — печально произнес Коса.
Плечо Аслана дрогнуло и с губ сорвалось:
— Проклятые гяуры! Они дорого за него заплатят!
— Месть — дело святое, но ты молод и должен думать о жизни.
— Какой?! Вчера они забрали отца, сегодня — землю, и что остается?! — У Аслана больше не нашлось слов, ярость и гнев душили его.
— Остаются дети и вера, — напомнил Коса.
— Дети?.. У меня?!
— Да, у тебя.
— Но оттуда не возвращаются!
— Возвращаются, если не умерла вера.
— Вера?.. Во что?!
— В то, что мы вернемся домой.
— Домой?!
— Да! И потому ты должен жить!
— Я?.. А разве мы не пришли умирать?!!
— Не ищи смерти, Аслан! Придет время, она сама тебя найдет. Думай о жизни! — обронил Коса и, пожав руку, продолжил обход воинов.
Они, так же как и Аслан, были там, среди крови и смерти. А она уже готовила поле для своей страшной жатвы. Луна спряталась за облака, внизу плотная пелена тумана укутала лагерь, а Коса все медлил с командой и ждал, когда крепкий сон притупит бдительность часовых, а еще больше — сигнала от Гедлача Авидзбы. Его отряд вот-вот должен был появиться у переправы через Гумисту, но восточный склон горы безмолвствовал.
Прошло около часа, когда наконец глазастый Кясоу заметил слабую вспышку, и это не был обман зрения — с коротким перерывом она повторилась трижды. Гедлач дал о себе знать, и отряд Коса пришел в движение. Первыми к лагерю двинулись девять воинов, их вел Апсар. Им предстояло уничтожить пороховые погреба. Сразу за ними тронулась вторая группа. В нее Талах Маршания отобрал лучших угонщиков, ухитрявшихся уводить лошадей даже из-под носа кавказской овчарки.
Они беззвучно растворились в темноте, а для Коса и остальных воинов потянулись минуты томительного ожидания. Напряжение нарастало, нетерпеливые начали поторапливать с выступлением, но он оставался непреклонен и, когда по его расчетам группы Апсара и Талаха должны были подобраться к своим целям, взял под уздцы коня и первым шагнул к лощине.
Серыми призраками горцы подкрадывались к лагерю. Поднявшийся ветер шелестел прошлогодними листьями и скрадывал неосторожные шаги. Лошади будто понимали своих хозяев, и ни один камень не скатился из-под копыт, предусмотрительно обернутых шкурами. Саженей за четыреста до лагеря Коса распорядился укрыться в густом орешнике. Воины и послушные руке хозяина лошади распластались на земле, готовые в любую секунду сорваться в бешеном галопе и обрушиться на неприятеля.
Теперь все зависело от удачливости Апсара и его воинов. Никем не замеченные, они подобрались к забору, залегли в десяти саженях от сторожевой вышки и стали прислушиваться к тому, что происходило в лагере. В нем царил покой, изредка нарушаемый перекличкой часовых, в которой чуткое ухо Апсара не уловило опасности. Тот, что стоял над ними на вышке, борясь со сном, то приседал на корточки, то подтягивался на стропилине, и эта возня им была только на руку.
— Кясоу, Камшиш, пришло ваше время! — тихо произнес Апсар.
— Его тоже, — процедил Камшиш и подался вперед.
— Подожди, Кам, если что…
— Я ему, как барану, башку сверну! — отрезал тот.
— Не первый раз. Мы его снимем, Апсар! — заверил Кясоу и вслед за Камшишем растворился в темноте.
Одним стремительным броском они подобрались к забору и затаились. Их перемещение осталось незамеченным, часовой продолжал упражняться, и скрип досок под ногами скрадывал остальные звуки. Камшиш не стал больше ждать, поднялся с земли и распрямился во весь рост. Кясоу кошкой вскарабкался ему на плечи и, перемахнув забор, замер у сторожевой вышки.
Прошла секунда-другая, сверху по-прежнему доносились сопение и треск досок, ходивших ходуном под ногами часового. Кясоу перевел дыхание и шагнул на ступеньку. Она предательски скрипнула, но на вышке не обратили внимания, и он, припадая на каждом шаге, все ближе подбирался к нему. Пальцы коснулись деревянного настила смотровой площадки, и перед глазами серыми колодками-тумбами возникли сапоги. В нос шибанул прогорклый запах дегтя, и рука Кясоу легла на рукоять кинжала. В следующее мгновение он взвился в воздух и обрушился на плечи часового. Левая рука зажала раскрывшийся во вскрике рот, а правая в коротком замахе взметнула кинжал. Холодная сталь рассекла горло, и обмякшее тело кулем рухнуло на помост. Путь в лагерь был открыт, и Кясоу дал сигнал.