– Ага! – обрадовался комендант, тихонько похлопывая в
ладоши. – Это у вас, дорогой мой, непроизвольно выскочило, сценарием не
было предусмотрено… Подсознание вещует. И на какой же высокой ноте вы хотите
закончить свое блестящее выступление?
Илья Петрович передернулся, подошел вплотную к рампе и
возгласил:
– От всей души призываю последовать моему примеру, очистить
совесть чистосердечным раскаянием и полной выдачей всех неправедно нажитых денег
и прочих ценностей!
– Аплодисментов не слышу! – взревел комендант.
И вновь он затянул овацию на несколько мучительных минут,
сладострастно жмурясь и помахивая в такт сигаретой. Гейнц сыграл на баяне
что-то бравурное. Лысоватый Илья Петрович уже направился было к лесенке, но
комендант удержал:
– Вы куда это, мил человек? Нехорошо, вы же у нас нынче
звезда… форменная этуаль. Задержитесь.
Достал из кармана френча толстую пачку сложенных вдвое
бумажек, в которых присутствующий здесь народ моментально опознал доллары,
которые на самом деле никакие не зеленые, а скорее сероватые. Развернув веером,
продемонстрировал со сцены, наклонившись к первому ряду:
– Всем знакомо? Не слышу? Да или нет?
– Да-а… – нестройно раздалось в зале.
– Ну, еще бы… Что в них такого ценного и приятного, в этих
прямоугольных бумажках? Из-за чего вы, чудаки, уродовали себе жизнь, чтобы в
конце концов угодить в преисподнюю? Ради этой пухлощекой физиономии и цифирки
«сто»? Дети малые, честное слово… Послушайте авторитетное мнение маяка и светоча.
Илья Петрович, что это у меня в руке?
– Бумага! – браво отчеканил Илья Петрович.
– Самая настоящая бумага, и не более того, – поддержал
комендант, спрятал всю пачку в карман, оставив одну сотку. – Ни на что не
пригодная… Разве что съесть? Илья Петрович, хороший мой, скушайте, душевно
прошу! Не спешите, жуйте с расстановкой, не хватало еще, чтобы вы подавились,
светоч наш и пример…
Почти без промедления лысоватый взял у него бумажку, стал
отрывать зубами по кусочку, тщательно разжевывать и глотать судорожными рывками
кадыка, временами непроизвольно выпучивая глаза. Гейнц тем временем наяривал на
баяне нечто смутно напоминавшее «Мани, мани, мани» в вольной интерпретации.
Комендант следил за кающимся, как кот за мышкой. Едва тот
прожевал последний уголок, подпрыгнул на месте, воздевая руки:
– Уау! Приятного аппетита! Убедились, поганцы, что это не
более чем бумага? Правда, судя по воодушевленному лицу Ильи Петровича, приятная
на вкус… Мотайте в зал, Илья Петрович!
Лысоватый пошел к лесенке, на первой ступеньке замер,
опасливо оглянулся, видимо, вспомнив, что совсем недавно случилось с певцом. Но
комендант, стоя на прежнем месте, замахал руками:
– Господь с вами, Илья Петрович, не буду ж я маяка нашего и
светоча сапогом под жопу пинать. Как уже говорилось – я веселое и
жизнерадостное существо, и ничто человеческое мне не чуждо. А посему – во весь
голос об интимном! На сцену приглашается наша очаровательная флейтистка
Вероника Баскакова, прошу любить и жаловать!
Вероника поднялась на сцену. Нерешительно потопталась.
– Подайте даме стульчик! – заорал комендант, и эсэсовец
шустро выскочил из-за кулис, подцепив широкой пятерней спинку стула. –
Садитесь, прелесть моя, ножку на ножку… Расслабьтесь, успокойтесь, попробуйте,
как ни трудно, представить, что я вовсе и не я, а Юлечка Меньшова… Ток-шоу
«Поблядушечки!» Уау Аплодисменты! Все, отставить! Перед нами еще одна кающаяся
душа, только гораздо более очаровательная, да простит меня Илья Петрович! Итак,
драгоценная моя… Расскажите вашему старому, веселому дьяволу: на блядки от
законного мужа бегали?
– Бегала, – сказала Ника довольно громко, глядя куда-то
в потолок.
– И когда начали? Уж не сразу ли после свадьбы?
– Нет, началось с полгода назад…
– Как интересно! Как интересно! Сдохнет от зависти Юлька
Меньшова, верно вам говорю! Какая ситуация, дамы и господа! Молодая светская
красавица через годик после свадьбы со столь же светским львом начинает,
пардон, блядовать! И сколько ж у вас было любовников, драгоценная?
– Один, – ответила Ника с застывшим лицом.
– А что так мало?
Она беспомощно пожала плечами. Гейнц шумно сыграл первые
такты мендельсоновского марша.
– Впрочем, сие несущественно, – утешил
комендант. – У меня есть стойкие подозрения, что означенный любовник,
сиречь амант, здесь присутствует… Правда?
Она кивнула.
– А покажите-ка мне его, сладкая!
Ника подняла руку, указывая в зал. Вадим повернул голову в
ту сторону – и до него стало понемногу доходить, кое-какие прежние странности
получали объяснение…
– Ага! – заорал комендант. – Бывший господин Эмиль
Федорович Безруких, здесь же, как нельзя более кстати, присутствующий! Мои
поздравления, генацвале! Это ж надо ухитриться – под носом у босса и старшего
компаньона дрючить всласть его милую, очаровательную женушку! Пикантно, должно
быть… Вот так вот смотришь на босса и думаешь: «А я ее тоже дрючу, а ты, козел,
и не знаешь!»
Вадим пребывал в состоянии тихого, бессильного бешенства. С
невероятной быстротой прокручивались воспоминания – вот он преспокойно
отправляет Нику купаться на дальние озера с Эмилем, поскольку сам занят выше
крыши (месяц назад), вот он просит Эмиля встретить Нику в аэропорту (месяца
полтора назад), самолет задерживается на три часа (так они объяснили), и домой
Ника доставлена только к утру. И это далеко не полный список, если вдумчиво
проанализировать последние полгода, без труда отыщется масса такого, что,
несомненно, имело подтекст, слишком поздно выплывший на свет божий… Скоты,
твари…
И вдруг на смену слепой ярости пришло странное спокойствие.
Получалось, что все недавние душевные терзания были насквозь напрасными. Зря
мучился, подыскивал оправдания, окончательно решив, что сбежит в одиночку. И
черт с ними. Ручаться можно, что трахаться им больше не придется, оттрахались…
На месте коменданта он сам при первом же побеге постарался
бы как можно быстрее замести все следы – иными словами, в темпе ликвидировать
оставшихся и смыться в неизвестном направлении, не оставив никаких улик, –
лишь пожарище да цистерна с кислотой, любой Шерлок Холмс повесится от недостатка
данных. Уж если это пришло в голову ему, вряд ли такой вариант не подвернулся
на ум коменданту или, что вернее, сволочи Гейнцу, который гораздо умнее и
опаснее, хоть и любит прикинуться валенком. Значит… Значит, все отлично.
– А позвольте спросить, – вкрадчиво начал
комендант. – А этот, который, стало быть, законный муженек… Он что, с
каким-нибудь изъянцем? Кончает слишком быстро или там по мальчикам бегает?
Ника нашла взглядом Вадима и, вызывающе вздернув подбородок,
громко сказала: