Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - читать онлайн книгу. Автор: Эван Ознос cтр.№ 7

В 2005 году, когда я услышал о Чэне, он собирал сведения о женщинах, которых принудили к аборту и стерилизации за нарушение закона “одна семья – один ребенок”. Когда те отказывались или бежали, местные власти брали в заложники их родителей, братьев и сестер. После того как Чэнь помог пострадавшим составить иск, его посадили под домашний арест.

Я отправился самолетом в Шаньдун, а оттуда на нескольких такси доехал до Дуншигу. В сонный полдень я добрался до узкого проселка. Я вышел из машины и пошел пешком. Чэнь жил в одноэтажном деревенском доме с оплетенными лозой каменными стенами и плакучей ивой у ворот. Во дворе висели выцветшие праздничные плакаты. Я почти приблизился к дому, когда путь мне преградили двое мужчин. Один был костлявый и с обветренными щеками, второй – коренастый и улыбчивый.

– Его нет дома, – сообщил мне коренастый. Он улыбнулся и подошел так близко, что я смог унюхать, что он ел за ланчем.

– Я думаю, он дома. Он меня ждет.

Коренастый ответил, что даже если Чэнь и дома, то гостей он точно не ждет. Начали подходить другие, по двое и трое. Один взял меня за руку и повел обратно к такси. Появилась милицейская машина, и офицеры попросили у меня документы. Они сказали, что мне нельзя здесь находиться, и предложили: либо я еду в участок “отдохнуть”, либо убираюсь восвояси.

Коренастый больше не улыбался. Он требовал ответа, как я узнал о слепце из Дуншигу. “Из интернета”, – объяснил я. И по недоуменному выражению его лица понял, что с тем же успехом мог бы сказать: меня привели сюда феи. Коренастый открыл дверцу такси и толкнул меня внутрь.

Я рухнул в машину, и мы в сопровождении милиции выехали из деревни. Таксисту было любопытно, из-за чего сыр-бор. Я объяснил, что Чэнь собирал данные о злоупотреблениях в ходе осуществления политики “одна семья – один ребенок”, и водитель сказал, что знает место неподалеку, где люди жалуются на то же самое. Он отвез меня в городок Нигоу и высадил у магазинов на главной улице. На первом этаже был магазин удобрений, над ним – зарешеченное окно. Когда я вышел из такси, к окну шагнула женщина.

Я спросил, что она там делает. “Мы не можем уйти. Мы несвободны”. Женщина спокойно объяснила, что местные чиновники, отвечающие за контроль над рождаемостью, держат ее здесь, потому что невестка не согласилась ни на насильственную стерилизацию, ни на уплату штрафа (примерно равного ее годовому доходу) за слишком большое количество детей.

– Давно вы здесь?

– Три недели.

– И много вас?

– Пятнадцать.

Странная обстановка для интервью. Я стоял под окном, она смотрела сквозь решетку. Я огляделся. Люди спешили по своим делам. С одной стороны была парикмахерская, с другой – ларек с фруктами.

Отдел по контролю над рождаемостью находился через улицу. Человек за столом – начальник статистического отдела Вань Чжэньдун – сказал, что не знает ни о каком изоляторе, и прибавил, что люди, жалующиеся, будто они под арестом, чаще всего не желают платить штраф за то, что у них слишком много детей. “Политику [ограничения рождаемости], – заявил Вань, – приняло 99,9 % местного населения”.

Вернувшись в Пекин, я решил позвонить слепому Чэнь Гуанчэну. Линия молчала. Я не мог дозвониться до него месяцами. Юрист по имени Тэн Бяо не удивился моему рассказу о Нигоу. Люди называли эти импровизированные тюрьмы “черными”. Узнать, сколько их и где именно они находятся, крайне непросто. “Людям очень тяжело донести информацию до юристов или СМИ, – объяснил Тэн. – Местные власти изо всех сил стараются, чтобы никто про это не узнал”.

Интернет являлся загадкой для Дуншигу, но не для Пекина. Власти оценили потенциал Сети: страна опоздала к Промышленной революции, и теперь китайское правительство надеялось, что информационная революция поможет догнать Запад. Но вскоре энтузиазм угас. В 2001 году Цзян Цзэминь объявил интернет “политическим, идеологическим и культурным полем боя”. Когда я вернулся из провинции Шаньдун, Министерство общественной безопасности расширило перечень информации, официально запрещенной к распространению в Сети. Правительство, стремившееся категоризировать действительность, для начала запретило распространение информации девяти типов, например “слухов” и вообще всего, что способно “подорвать доверие” к государству. Теперь же список расширили до одиннадцати пунктов, включив в него “подстрекательство к незаконным собраниям” и “информацию о деятельности незаконных организаций граждан”.

Однако объем доступной информации непрерывно увеличивался. В начале 2005 года в Китае насчитывалось всего полмиллиона блогеров. К концу года их стало вчетверо больше, и правительство обязало ИТ-компании ввести систему “самодисциплины”, чтобы контролировать то, как люди пользуются Сетью. Шаг за шагом партия возводила Великий файервол – цифровую стену, скрывающую от китайских пользователей газетные статьи о лидерах КНР и доклады правозащитных групп. В конце концов партия распорядилась изгнать из Китая западные соцсети вроде “Твиттера” и “Фейсбука”. В отличие от Великой стены, цифровой вал постоянно эволюционировал, чтобы противостоять новым угрозам или порождать ощущение открытости. Нередко я узнавал, что нечто уже запрещено, пытаясь набрать адрес – и получая страницу с кодом ошибки вроде HTTP 404, “Страница не найдена”.

Партия преисполнилась решимости покарать тех, кто покушался на ее монополию в сфере информации. В 2004 году хунаньский журналист Ши Тао посетил планерку, где редактор передал инструкции насчет того, какие темы нельзя затрагивать во время годовщины протестов на Тяньаньмэнь. Тем же вечером Ши открыл свой электронный почтовый ящик (huonyan 1989@yahoo.com.cn) и переслал эти инструкции редактору Democracy Forum, сайта в Нью-Йорке. Два дня спустя пекинское управление госбезопасности обратилось к руководству Yahoo! China с запросом о владельце аккаунта, его адресах и содержании писем. Интернет-компания согласилась, и 23 ноября 2004 года Ши Тао арестовали. Его обвинили в “разглашении государственной тайны”. После суда, который длился два часа, Ши приговорили к десяти годам заключения.

Расправа с Ши стала демонстрацией силы: правительство старалось удержать контроль над обстоятельствами. Когда правозащитники раскритиковали Yahoo! за передачу властям КНР информации, соучредитель компании Джерри Ян возразил: “Если хотите заниматься бизнесом, приходится уступать”. Это не осталось незамеченным. На заседании подкомитета Конгресса, посвященном китайскому сегменту интернета, республиканец Крис Смит поинтересовался: “Если бы полвека назад тайная полиция захотела узнать, где прячется Анна Франк, стоило ли ради соблюдения местных законов делиться с нацистами этой информацией?” Однако руководство Yahoo! стояло на своем, и, когда мать Ши Тао подала в суд за причинение ее сыну вреда, компания ходатайствовала об отклонении иска.

Давление на компанию все росло. Осенью 2007 года республиканец Том Лантос (он пережил Холокост) вызвал Яна и глав других интернет-компаний на заседание сенатского Комитета по международным отношениям и заявил: “Вы – моральные пигмеи”. Мать Ши Тао выступила со слезными показаниями, и Ян трижды поклонился ей: “Я лично хочу извиниться перед вами”. Руководство Yahoo! уладило разногласия с семьей, однако Ши остался за решеткой. Китайцы усвоили: интернет никогда не станет пространством свободы.