Век амбиций. Богатство, истина и вера в новом Китае - читать онлайн книгу. Автор: Эван Ознос cтр.№ 52

К сентябрю предприятие уже разваливалось. Дафна У и шестьдесят членов ее команды уволились. Редакторы объявили, что тоже уходят и вместе попробуют начать заново. “Идите с нами”, – предложил Ван Шуо, заместитель Ху, молодым редакторам и журналистам. На самом деле пока было неясно, что и как они собираются делать, но каждый был волен сделать выбор. Уходящие дали коллегам три дня, чтобы те решили, хотят ли они присоединиться.

Для репортеров выбор был непростым: кто теперь будет обеспечивать политическую защиту Ху Шули? Станут ли инвесторы связываться с ней снова? Кроме того, у журналистов имелись претензии к Ху. Несмотря на разговоры о прозрачности и балансе, она была настоящим диктатором. Некоторые журналисты считали, что Ху выполняет заказы своих высокопоставленных приятелей, а высокие гонорары, которые она платила в начале работы “Цайцзина”, уже не могли угнаться за ростом экономики. Репортеры могли бы получать втрое больше, работая в отраслях, о которых они рассказывали.

И все же Ху оказывала огромное влияние на начинающих журналистов. “Раз в сто лет появляется такой человек, как Шули, – сказала мне Цао Хайли, репортер, работавшая над темой атипичной пневмонии. – Она уникальна. У вас в Штатах полно таких людей, а в Китае они очень редки”.

9 ноября Ху Шули покинула журнал, и сто сорок сотрудников ушло вместе с ней. Для нее уход был выбором, пусть и не тем, который она предпочла бы: “Можно сказать, что нас заставили уйти. Можно сказать, что мы сами ушли. Это нелегко понять… Может быть, мы сможем сделать что-нибудь более значительное и интересное”. Мало кто из китайских интеллектуалов увидел здесь повод для оптимизма. “Ее меч в крови, а одежда – в порохе, – заметил блогер Хэцайтоу. – Будет непросто найти другую Ху Шули”.

8 октября 2010 года, через десять месяцев после осуждения Лю Сяобо, Нобелевский комитет присудил ему Премию мира “за долгую и ненасильственную борьбу за фундаментальные права человека”. Лю стал первым китайским гражданином, получившим эту награду (не считая далай-ламы). Это привело власти в бешенство. Правительство назвало это “попранием” заветов Альфреда Нобеля. Годами КНР ждала Нобелевской премии как подтверждения прогресса страны и в знак мирового признания. Одержимость премией была так велика, что ученые назвали ее “Нобелевским комплексом”. Каждую осень китайцы обсуждали шансы их страны на успех, как спортивные болельщики обсуждают чемпионат. Однажды по ТВ прошли дебаты “Насколько далеки мы от Нобелевской премии?”

Когда объявили о победе Лю, выяснилось, что большинство китайцев даже не слышало о нем, так что первое впечатление обеспечили государственные СМИ. Они объявили, что Лю зарабатывал на жизнь, “злословя о своей стране”. Портрет был выдержан в классическом стиле: его описывали как коллекционера дорогих вин и фарфора, сообщали, как он якобы объясняет другим заключенным: “Я не такой, как вы. Я не нуждаюсь в деньгах. Иностранцы платят мне каждый год, даже пока я в тюрьме”. Лю “не покладая рук работал на западные, антикитайские силы” и “пересек черту, отделяющую свободу слова от преступления”.

Активистов новость ошеломила. “Многие не могли сдержать слез, даже рыдали”, – вспоминал один из них. В одном пекинском ресторане блогеры, юристы и ученые собрались в кухне, чтобы отпраздновать победу Лю, но нагрянула милиция и арестовала двадцать человек. Хань Хань после официальных объяснений посмеялся в блоге над цензорами и читателями: опубликовал запись, где не было ничего, кроме кавычек, обнимающих пустоту. Запись просмотрело полмиллиона человек, она собрала более 28 тысяч комментариев.

Через два дня после того, как Лю получил премию, его жена Лю С я навестила его в тюрьме Цзиньчжоу в провинции Ляонин. “Это все ради неупокоенных душ 4 июня”, – сказал он ей. После возвращения в Пекин ее поместили под домашний арест. Правительство стремилось помешать ей и кому-либо еще поехать в Осло за премией. Прежде такое случилось в 1935 году, когда Гитлер не позволил родственникам представлять немецкого писателя и пацифиста Карла фон Осецкого, который в тот момент находился под стражей в больнице после концлагеря. Лю Ся лишили телефона и интернета и не давали общаться ни с кем, кроме матери. Так началась долгая кампания по изоляции.

С приближением декабрьской церемонии Китай стал призывать к ее бойкоту, “выбору друзей и врагов”. Замминистра иностранных дел Цуй Тянькай, толковый дипломат, выпускник Университета им. Джона Хопкинса, вопрошал союзников, хотят ли те “принять участие в политической интриге против судебной системы Китая – или же желают настоящих дружеских отношений с китайским правительством и народом?” На церемонии присутствовали представители 45 стран, а 19 воздержались от визита, включая Ирак, Пакистан, Россию, Саудовскую Аравию и Вьетнам. (Передовица в “Чайна дейли”, впрочем, объявила, что “большинство стран против присуждения Лю Премии мира”.) Вокруг квартиры Лю в Пекине рабочие стремительно возводили забор из синих металлических листов, чтобы помешать фотографировать Лю Ся под домашним арестом. Когда Би-би-си передавала церемонию, телеэкраны в Китае почернели.

За годы жизни в Китае я много раз видел такое. Десятки лет назад черный экран был точным отражением ограниченного взгляда на мир, отсталости и замкнутости. Но сейчас стремление защитить публику от фактов выглядело до абсурда противоречащим открытости и сложности других сторон жизни в Китае и, казалось, девальвировало то, чего обычные китайцы достигли тяжелым трудом. Китай не был гитлеровской Германией, но в истории с Нобелевской премией китайские власти были готовы встать рядом с нацистами. Либо сильная партия в китайском правительстве оказалась недостаточно мудра, чтобы осознать последствия своего шага, либо мудрейшая партия оказалась недостаточно сильной.

Китайцы так и не узнали подробностей этой церемонии. Они не слышали, как со сцены зачитывали слова Лю о том, что политические реформы должны быть “постепенными, мирными, организованными и контролируемыми”. Они не видели медаль и диплом в пустом синем кресле. Это событие прошло мимо Китая. В список запрещенных в интернете слов той зимой цензоры внесли новое выражение: “Пустое кресло”.

Глава 14

Зараза в курятнике

Осенью юн года в китайских социальных сетях стали появляться портреты людей в темных очках. Сначала это мало кто заметил, но вскоре в темных очках стали фотографироваться и дети, и иностранцы, и мультяшные персонажи. Блогеры обратили на это внимание. К тому времени, когда число портретов достигло пятисот, цензоры стали блокировать их фотографии, но они все равно продолжали циркулировать, и для тех, кто понимал, в чем дело, эти изображения символизировали первую цифровую китайскую политическую кампанию. Это была дань уважения слепому крестьянину-юристу Чэнь Гуанчэну.

Спустя шесть лет с тех пор, как я попытался навестить Чэня в деревне Дуншигу, местные власти не оставили попыток пресечь распространение его идей, даже если это означало изолировать его, будто переносчика “инфекции”. Примерно во время моего визита, осенью 2005 года, его вызвали к Лю Цзе, заместителю местного мэра. Лю потребовал объяснить, зачем Чэнь говорит с иностранными журналистами о злоупотреблениях в ходе выполнения программы “одна семья – один ребенок”: “Почему вы не можете действовать нормальным, официальным путем, вместо того чтобы контактировать с враждебными силами из-за рубежа?”