Тайна фамильных бриллиантов - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Элизабет Брэддон cтр.№ 72

— Я готов с величайшим удовольствием показать вам их, — добродушно ответил художник. — Я только схожу узнать, может ли мой отец принять посетителей. Он так давно уехал из Англии, что боюсь, не забыл ли он фамилию Дунбар; но очень возможно, что по какой-нибудь счастливой случайности он будет в состоянии помочь вам в ваших поисках.

С этими словами мистер Керсталь оставил своих посетителей и минут через десять возвратился к ним с известием, что отец готов принять сэра Филиппа и леди Джослин.

— Я говорил ему о мистере Дунбаре, — сказал живописец, — но он ничего не помнит. Он сегодня немного занимался и теперь в отличном расположении духа. Он вне себя от счастья, что может снова владеть кистью, но рука его ужасно дрожит, и он едва может держать палитру.

Художник провел их в большую комнату, довольно комфортабельную, но очень просто меблированную и натопленную до удушья. В конце комнаты под занавешенным альковом стояла кровать, у окна мольберт, а хозяин комнаты сидел в мягком кресле рядом с горячей печкой.

Майкл Керсталь на вид казался еще старее, чем был на самом деле. Это был красивый старик с длинными седыми волосами, ниспадавшими на воротник его сюртука, и с черной, бархатной ермолкой на голове. Он был веселый старик, и жизнь казалась ему счастливой; ибо французы имеют привычку почитать своих отцов и матерей, а мистер Фредерик Керсталь был натурализованный француз.

Старик раскланялся и приветливо улыбнулся, когда ему представили сэра Филиппа и Лору, потом он с особенной грацией указал на стулья, которые его сын придвинул для гостей.

— Вы желаете посмотреть картины, сэр? Ах да, разумеется, разумеется! Новая школа живописи, сэр, кажется старику какой-то странной. Старику, который помнит сэра Томаса Лоренца, — да, сэр, я имел честь лично его знать. В те дни еще не было прерафаэлевских теорий, не было картин, в которых все фигуры словно вырезаны из цветной бумаги и наклеены на канву; не было зеленых деревьев и красных драпировок и шоколадных полос на ультрамариновом фоне, которые теперь выдают за небо. Не было тогда угловатых подбородков, коленок и локтей, не было завитых, рыжих волос, не рыжих, а красных и курчавых, как у негров, а мне говорят, что теперешнее молодое поколение называет это красотой. Нет, сэр, в мое время не было ничего подобного. В мое время был французский живописец по имени Давид и английский — Лоренц; они снимали портреты с мужчин и дам, и они основали джентльменскую школу живописи. Тогда ставили позади сюжета красную занавесь, давали ему в правую руку новую шляпу или сверток бумаги, а левую клали ему за жилет из лучшего, блестящего, черного атласа, и ваш сюжет имел вид джентльмена. Да, сэр, хотя бы он входил в вашу мастерскую трубочистом, но выходил из нее всегда джентльменом.

Старик еще долго говорил, так как прерафаэлевские теории составляли его антипатию, и к тому же его сын принадлежал к этой ненавистной школе. Судя по его разговору, он, казалось, совершенно владел умственными способностями, и Лоре показалось, что его намять вовсе на так слаба, как говорил его сын.

— Когда вы еще жили в Англии, мистер Керсталь, — сказала она, — до вашего отъезда в Италию вы написали портрет моего отца, Генри Дунбара, который тогда был молодым человеком. Помните ли вы это?

Лора с надеждой задала этот вопрос, но, к ее удивлению, мистер Керсталь не обратил внимания на него, а продолжал говорить об упадке новейшего искусства.

— Мне говорили о молодом человеке по имени Мильз и о другом молодом человеке по имени Гольмон Гунт — это настоящие мальчишки, сэр; действительно, не более как мальчишки, а меня уверяли, что когда работы этих сорванцов выставлены в Лондонской королевской академии, то народ толпится около них и приходит в неистовый восторг; тогда как приличный джентльменский портрет депутата какого-нибудь графства не обращает на себя никакого внимания. Так мне сказали, сэр, и я должен этому верить.

Лора с нетерпением слушала эту болтовню о живописцах и об их картинах. Но мистер Керсталь-сын заметил ее нетерпение и поспешил ей на помощь.

— Леди Джослин очень желала бы посмотреть на картины, которые у вас здесь разбросаны по комнате, милый папа, — сказал он. — Позвольте нам взглянуть на них.

Старик улыбнулся и утвердительно кивнул.

— Вы увидите, что это приличные, джентльменские картины, — сказал он. — Вы увидите, что они более или менее джентльменские.

— Вы точно знаете, что никогда не писали портрета с некоего мистера Дунбара? — серьезно произнес его сын, наклонясь при этих словах к самому уху старика. — Постарайтесь, папа, вспомнить, не писали ли вы портрета Генри Дунбара, сына Персиваля Дунбара, знаменитого банкира?

Мистер Керсталь-отец, который не переставал улыбаться, кивнул головой в знак согласия, щелкнул языком, почесал голову и, казалось, погрузился в глубокую думу.

У Лоры снова появилась надежда.

— Я помню, что я писал портрет сэра Джаспера Ривингтона, который был лорд-мэром… в каком же это было году… нет, не припомню… знаю только, что я писал его во всем параде! Да, сэр, ей-ей, в его официальном одеянии; он желал, чтобы я его изобразил выглядывающим из окна золотой кареты, чтобы я изобразил, как он раскланивается с народом, и чтобы на заднем плане красовался непременно купол Св. Павла; но я ему сказал, что эта идея неисполнима, я ему сказал, что это невозможно, я…

Лора с отчаянием взглянула на мистера Керсталя-сына.

— Можем мы взглянуть на картины? — сказала она. — Я уверена, что узнаю портрет отца, если только он сохранился каким-нибудь счастливым случаем.

— Так начнемте же сейчас, — отрывисто сказал художник. — Мы будем рассматривать ваши картины, папа.

Бесчисленное количество картин без рам и неоконченные эскизы валялись во всех углах комнаты; иные были приставлены к стене; другие разбросаны на столах, третьи нагромождены на полках. Густые слои пыли покрывали все эти художественные произведения.

— Здесь когда-то была комната ужасов, — весело сказал мистер Керсталь-сын. — Сюда он всегда бросал неудавшиеся или неоконченные картины, эскизы будущих произведений, и то, что ему не удавалось продать, и всякий негодный хлам из мастерской.

Тут была огромная коллекция произведений мистера Керсталя-отца, очень классических и неинтересных; тут были этюды с натуры, уродливые, некрасивые фигуры, набросанные карандашом и мелом; были до крайности приличные портреты джентльменов; но бедная Лора тщетно старалась найти портрет своего отца, тщетно искала среди всевозможных лиц строгое, холодное лицо Генри Дунбара, каким она себе представляла его в молодости. Тут были портреты пожилых дам с пышными головными уборами и улыбающихся молодых девушек с невинными короткими тальями и с цветами, грациозно выдававшимися на белом фоне их атласных платьев; тут были портреты сердитых пасторов, знаменитых столпов церкви и парламентских ничтожностей с либеральными биллями в руках и напряженно сжатыми губами, как бы говорившими, что они решились провести свое предложение или умереть в палате. Было также несколько портретов молодых людей в мундирах с воинственной наружностью, грозно смотрящих из-за высоких галстуков; на заднем плане этих портретов непременно красовались пирамиды пушечных ядер и в воздухе лопались бомбы. Лора тяжело вздохнула: между всеми этими портретами не было ни одного, который хоть несколько напомнил ей строгое, но прекрасное лицо ее отца.