Макар подобрал английские слова и ответно крикнул:
– Я сказал, что иду за вами! Вот он я! Пришел!
Второй выстрел снова пробил дыру. Один английский матрос поднырнул под борт шлюпки и начал карабкаться на крутой берег. Его тут же догнала татарская стрела. Макар выстрелил еще раз. Шлюпку изнутри толкнуло. Потом на поверхность воды вынырнул захлебывающийся боцман Булт. Пять стрел тут же прилетели к нему, и боцмана не стало…
* * *
Прощались с татарами в Уральских предгорьях, у прохода на Челябу.
Макар с Хлыстом теперь должны были ехать вдвоем, такой уговор. Две лошади были под ними, две лошади запасных, да под бочки с Изотовой данью две лошади, да две под разные припасы и под падре Винченто. Ему даже руки не связали, пусть едет, молится.
А татарам Макару дать нечего. Выходит, он их обманул, пообещав англицких людей и корабль.
Макар прокашлялся, достал мешочек с драгоценными камнями. Протянул Тохтаю шесть камней, два сунул обратно – мало ли что в дороге станется. На Русь теперь выходят, там порядки злые, датошные.
Тохтай принял камни в раскрытые ладони и так их держал.
Молодой, спесивый татарин обиженно проговорил отталкивающие слова.
– Обижается, – перевел Чубатый Тарас, – что мы корабль сожгли. Татарам бы этой платы хватило. Зачем им камни?
– Переведи мальцу, что на эти камни он купит шесть таких кораблей, – шепнул Макар. – Им пушки были потребны, а пушки могут и против наших встать. Понял?
Тарас перевел все, кроме как про пушки.
– А продадите камни в Бухаре – получите золотом!
Татары загалдели, вскинулись на коней и пошли наметом спускаться с холма на тобольскую приречную долину.
Макар и Тарас обнялись. Потом Тараса обнял и Хлыст. Стащил с головы казака истрепанную в походах матерчатую шапку, а в обмен надел свою, богатую, соболью. Чубатый Тарас до того растрогался, что два раза промахнулся ногой мимо стремени. Наконец попал, уселся в седле и поехал вслед за татарами. Обернулся, махнул шапкой и пустил коня в галоп.
– Ну, Хлыст, – сказал Макар, – теперь молись. – К царю едем, не в баню. Говори громко, ходи гоголем!
– Меня, Макар Дмитрич, мамка да батька по рождению назвали Николой. Да те времена, Николины, давно прошли… Это я сказал к тому, что если мне придется помирать, то отпевай Николу, ладно?
– Ладно… Хлыст, – ответил Макар и тронул плеткой татарского коня. – А пошел, родимый, пошел, пошел!
Глава сорок четвертая
В середине сентября, когда начались первые дожди, посольские возки Осипа Непеи перед въездом в Варшаву остановила польская стража.
Гусарский полковник развернул посольскую грамоту Непеи, но был неграмотен и грамоту только осмотрел. Заорал только:
– Не велено! Не велено! Заворачивай!
К посту гусар со стороны Варшавы подкатила богатая карета. Оттуда вынес большой живот глава Московского Посольского приказа, боярин Щелкалов. Толкнул в грудь гусарского полковника, матерно обругал оторопевших гусар в ношеных мундирах, растопырил руки и пошел навстречу Осипу Непее.
Эскорт конных русских дворян, сопровождавших боярина Щелкалова в польские пределы, обнажил сабли в салюте.
– Царь Иван Васильевич велел тебя почетно встретить, дабы ты оказал мне полное поможение! – шепнул Щелкалов Осипу. – Мир с Баторием творить будем!
И тут же громко спросил:
– А что за бабу с собой везешь?
Непея, временами враждовавший со Щелкаловым и уже совершенно усталый от посольских дел, громко же и ответил:
– Везу племянницу королевы англицкой Елизаветы на предмет царских смотрин. Перед женитьбой нашего царя Ивана Васильевича!
– Так она же беременная! – удивился боярин. – Как так?
– Как велено государем, так и везу!
Польский полковник схватился руками за голову и отошел за угол въезжалого дома. Он все еще верил в Англию, верил, что королева откажется от породнения с русскими. А теперь, значит, войны не будет. А на что полковнику тогда жить?
Щелкалов, бывавший в Англии и знавший королевскую племянницу в лицо, только хмыкнул. Подошел к возку и поклонился маленькой женщине. Русские эскортные дворяне, конечно, выпившие, негаданно прокричали «ура»!
* * *
А весь католический мир ополчился против Стефана Батория, громогласно объявившего о заключении мира между Москвой и новой польской столицей – Варшавой.
Баторий в ответ на католическую злость письменно запросил у австрийцев, литвин, шведов, французов и ватиканцев единовременный безвозвратный заем на войну в сумме двух миллионов талеров.
Австрийский император письмо изорвал и сказал послам католических государств, стоявших в тронном зале:
– Хрен бы ему, а не деньги! Денег нет, и не будет! Пусть и войны не будет! Нашли для Польши короля, а он на войну денег просит! Ишь ты!
Мир подписали в три дня. Конечно, не полный мир. А трехлетнее перемирие. Но в момент, когда боярин Щелкалов, наклонившись к столу, ставил подпись, Стефан Баторий подмигнул Осипу Непее. Тот поклонился польскому королю и тихо спросил:
– Хороша была стерлядка с реки Угры?
– Хороша, да больно быстро съели, – по-русски ответил король Баторий и прошел к столу – ставить свою подпись.
* * *
В середине сентября графа Эссекса вытащили из подземного каземата в Тауэре и привезли в королевский суд, как есть – обросшего клочковатой бородой и хромающего от потери каблука на сапоге испанской выделки.
Суд шел весь день. Королева Елизавета сидела за ширмой, но когда судья объявил о чтении приговора, вышла и села в особое королевское кресло, стоявшее выше судейских мест.
– За попытку устроить государственный переворот, за тайные сношения с врагом королевской власти, королем шотландским Яковом Шестым, за изготовление и сбыт фальшивых монет, за поддержку интриг католической церкви и за потворство врагам королевства – итальянским менялам – суд приговаривает графа Эссекс к наказанию квалифицированной казнью!
Граф от жестокости приговора переступил ногами. Сапог без каблука не удержал ногу, и граф повалился на каменный пол. Встал на четвереньки, да так и остался стоять, услыхав голос Елизаветы.
– Казнь должна состояться скоро, у меня много дел!
Судья закивал головой и стукнул дубовым молотком по дубовому же столу, в знак согласия с монаршей прихотью.
Но казнили графа Эссекса лишь через год, в феврале. Каждый день он молился в каменном, мокром мешке и до истерики организма каждый день ждал вызова из камеры. Когда его все же вызвали и приволокли к эшафоту, оказалось, что квалифицированно казнить некого. Существо именем граф Эссекс не вынесло бы и вида петли и померло бы до свершения длинной и страшной казни.