– Молодец! Англы, видишь, тайно и секретно, даже мимо королевы тайно и секретно – плывут к нам. И мы должны тайно и секретно их встретить, да пригладить…
– Но это же противубожье дело, дядька Непея!
– Вокруг нас каждый день дела творятся против Бога, так их надобно терпеть?
– Терпеть нельзя.
– Вот и мы не терпим. Встретим англов на Оби… Нет. Не так. Встретишь ты, Макар, англов на Оби, поздороваешься и утопишь. А лучше – сожжешь. Оба корабля. А пепел – развеешь.
– Ох ты, Боже мой, Боже мой! Ведь узнают про это дело! И королева узнает, и царь наш – тоже не в радостях будет…
– Ну, царь каков будет, сам увидишь, если выживешь. А королева Елизавета – не узнает. Ибо, если она узнает, как было дело, то тебе от нашего царя – первая петля. Другим – уже в очередь. Понял?
– Нет.
– Тебе объяснять – как теленку сиську у быка искать? Мое последнее слово – сделать надо так, будто по Оби бревно плыло… или два бревна. Да куда-то делись. Утопли небось. Все! Иди, целуй Катарину и беги на пристань.
Катарина уже ждала Макара, стоя у притолоки трактирных дверей. Плакала.
Макар неловко приставился губами к щеке новообретенной жены, повернулся и быстро пошел из трактира…
– Как же мне ее оформить, чтобы с собой на Русь забрать? – бормотал про себя Осип Непея, подшмыгивая носом, чтобы изгнать слезы из глаз.
Сзади, вслед Макару, совсем по-русски запричитала Катарина.
* * *
Винченто, папский легат, нечаянно попавший в экспедицию капитана Ричардсона, с момента начала морского перехода из Темзы в Норвегию начал изблевывать в морские волны телесную сущность, а затем в те же волны вывертывал и сущность душевную. Он не мог вынести качки.
Легат, не евший и не пивший, ибо все равно еда и питье ему окончательно не доставались, сначала затеял игру с морской болезнью. Ему, сидевшему у подветренного борта шхуны капитана Ричардсона, начинало казаться, что вторую шхуну – капитана Пикни – качает меньше. Корабли останавливались, падре Винченто садили в шлюпку и перевозили на шхуну капитана Пикни. Винченто воздавал молитвы Богу и сразу спускался в трюм, к корабельной кухне. Там он досыта ел и пил.
И через короткое время снова стоял у борта, согнутый через перила. И отдавал морю съеденное и выпитое.
Снова падре останавливал шхуны, ибо теперь точно видел, что первую, капитана Ричардсона, все же качает меньше. И снова матросы спускали шлюпку и возвращали Винченто назад.
Матросское богохульство глубоко пропитало пролив Ла-Манш и шведское Северное море.
Капитан Ричарсон терпел вояжи Винченто с корабля на корабль только до берегов Норвегии. Когда прибыли в Тронхейм и шхуны встали на кренгование для отпила килей и рулей, капитан послал падре послужить в местном храме, пока идут работы.
Винченто настолько истово и убедительно говорил проповеди, сравнивая грех с той пищей, которую сначала в удовольствие потребляют моряки, а потом отдают морю, что припортовый люд Тронхейма стал ходить к нему на исповедь. Чего не случалось уже года два.
А где люди, там и храмовый доход. Обедневший было за эти годы местный капеллан пригрозил Винченто лживым и подлым доносом, если падре не уберется из главного храма города Тронхейма.
Падре про силу лживых доносов знал, ибо сам писал их в немалом количестве на своих же братьев по вере. Потому он перебрался в старый, деревянный костел, запустело стоявший у берега моря. Доходы Винченто упали вдвое, но он все равно был доволен. Да и Бога за финансовую убогость гневить нельзя.
Однажды на исповедь к падре Винченто пришел старый, совершенно беззубый морской волк. В свои молодые годы он, моряк с варяжским именем Свенсон, рыбачил треску, но не брезговал и морским разбоем. Последнее случалось много чаще, чем лов трески и сельди. И теперь, когда ночами стал чуять носом запах свежей, сырой земли, решился на исповедь.
Но Винченто вдруг опередил старика. В пустом и продуваемом деревянном костеле он вдруг опустился перед старым моряком на колени и попросил исповедовать его, служителя Матери-Церкви и девы Марии.
Старый разбойник Свенсон почуял поживу, и это чувство отринуло все другие чувства, даже запах сырой, могильной земли.
– Грешен? – весело прошамкал беззубой пастью огромный моряк. – Говори, в чем согрешил.
– Сын мой, я согрешил тем, что каждодневно оскорблял глади морские, сблевывая в них пищу.
– Это – великий грех, ибо сказано в Библии: «Божий дух витал над бездною вод»! А ты испоганил водную бездну!
– Я каюсь.
– Так не пойдет, – убежденно сказал Свенсон, – все мы каемся, когда уже изблюем и земли, и воды!
– Что же делать, сын мой?
– Надо изгнать из тебя того беса, который пользуется твоим желудком и твоей глоткой, чтобы испохабить Божье творение – воды морские.
– Согласен… – прошептал худой и бледный падре.
– Жди меня здесь и пока молись. Я скоро вернусь с особой водой, и мы продолжим…
Винченто в голос забормотал благодарственную молитву. А когда старый моряк вышел из церкви, то падре вдруг упал на холодный каменный пол и крепко уснул.
Свенсон вернулся, как и обещал. Растолкав спящего, моряк вынул из кармана дряхлого матросского кителя стеклянную бутылочку объемом с пинту. В бутылочке до половины объема была налита прозрачная жидкость, плескавшаяся под добротно притертой стеклянной пробкой.
– Это – слезы древних мореходов, грешивших, как и ты, падре, но покаявшихся, – сообщил Свенсон. – Они изгоняют беса, оскверняющего из желудка морские воды. В общем – это средство от блевотины.
Он поставил бутылочку на алтарь, достал из кармана огарок свечи и кресало. Высек огонь и зажег свечу.
– Помолимся теперь как следует, падре.
Оба встали на колени и вознесли к дырявому куполу церкви молитвы. Винченто громко начал читать «Пресвятая Дева Мария, спаси мя …», а Свенсон на плохом датском языке, чтобы падре не понял его молитвы, стал речитативом говорить старую разбойную варяжскую песню «Доставай крюки, эй, веселей! Доставай ножи, эй, веселей!»
Помолились, встали с колен.
– Тридцать талеров, – сказал Свенсон.
– Сын мой, это грабеж.
В привычных условиях храма Винченто начал быстро обретать прежнюю уверенность.
– Тридцать талеров серебром надо нашему приходу, чтобы заново покрыть крышу храма, закупить у новгородцев воск для свечей и возродить к жизни статую Пресвятой Девы.
Свенсон показал в темный угол храма. Падре Винченто присмотрелся и вскрикнул от ужаса. Статуя Пресвятой Девы стояла в пыльном и темном углу без головы!
– Храм осквернен навечно и подлежит сносу! – быстро сказал падре.