А сегодня, в субботу, во дворе Тауэра на обычном месте ставили эшафот. Мимо его толстых столбов и прогнали шесть стражников Макара Старинова, направляя узника к стене, сплошь затянутой кованой решеткой. Поближе подошли; оказалось, что решетка просто перекрывала внутренние казематы в толстой стене Тауэра.
На обратной стороне тюремного двора тоже виднелась решетка. Но она охраняла не узников, а пять рядов скамей, предназначенных для высокородных зрителей, возжелавших увидеть правосудие в Тауэре.
Вход в казематы закрывался решетчатой же калиткой, возле нее торчал стражник. Макара подвели к третьему с правого края каземату, стражник спросил имя и прозвище, потом долго возился с запором кованой калитки.
– Поп? – спросил страж калитки, забирая у приведших Макара стражников сопроводительную бумагу.
Лучше со своими стражами говорить на одном языке. На ихнем.
– Поп, – согласился Макар, – только русский, московит.
– Это хорошо, – сказал страж, проталкивая Макара в нутро сырого и вонючего каземата, – но свои молитвы громко не читай, понял?
– Понял, – согласился Макар и тут же был утянут в темноту двумя узниками очень страхолюдной внешности.
– Тебя не обыскали при входе. Зачем?
– Откуда я знаю! – Макар вырвался из цепких рук. Но все же ответил: – Так я же поп!
Темные люди отошли. Макар огляделся. В каземате помещалось человек двадцать, половина из них упорно кашляла – видать, давно здесь сидела. Солома, лежавшая на полу толстым слоем, давно промокла и провоняла отходами испуганных и загнанных людей.
Макар не пошел исследовать нутро каземата, а примостился рядом с калиткой, подсунув себе под бок ком соломы. Помолился, что под рясу надел почти новый лоцманский китель, единственное добро, нажитое мужем Катарины.
На больших часах стукнуло полдень. В каземате загомонили, зашевелились. Возле калитки оказался десяток людей с оловянными матросскими мисками в руках. В той стороне, откуда начинался счет казематных камер, загремели посудой и заругались.
Наконец люди с едой подошли к третьему каземату. Один человек в лохмотьях катил тележку с открытой бочкой. От бочки шел пар и пахло рыбой. Второй человек помахивал ковшом с длинной ручкой, чтобы удобнее разливать горячее варево.
Страж откатил калитку на один фут. Сразу в дыру потянулись руки с мисками. Человек с половником черпал и наливал в миски, не задумываясь, попал он в миску или не попал.
У Макара сразу сжало брюхо, захотелось есть. А куда принять похлебку? Только подумал, а возле него уже терлись два громилы, пытавшие его час назад, зачем его не обыскивали.
– Миска. Тебе, – сказал рыжий громила, для наглядности вытирая оловянную миску драным рукавом.
Макар сдури протянул руку.
– Шесть пенсов, обалдуй! – прикрикнул на Макара второй громила. Он держал в руке несколько деревянных ложек корабельной выделки.
Макар пошарил во внешнем, всем приметном кармане рясы, достал английскую мелочь. Отдал шесть пенсов рыжему торговцу мисками, и еще два пенса – ложкодержателю. Огромные деньги даже на воле. Неделю можно жить.
Когда поел отвратительной рыбной похлебки с куском прогорклого сала, к нему опять примкнулись два казематных пройдохи.
– Поел? Гони назад посуду!
Макар прямо миской закатал промежду глаз рыжему торговцу. Тот завыл и стал кататься по соломе. Его напарник быстро отошел в толпу.
– Правильно, – неожиданно одобрил Макара стражник, – хотя попам вера драться не разрешает.
– Вера драку разрешает, если драка во славу Господа и раба его – человека.
– Правильно, – опять хохотнул страж, – только теперь ночью не спи. Эти бандиты могут и зарезать… во славу Сатаны. Особенно тот, рыжебородый. Его зовут Марк, он плотник на королевской верфи. А у плотников рука на долото да на топор крепко настроена.
И страж, угрожающе звякнув алебардой по кованой чугунной решетке, отошел постоять у простенка.
Так. Долотом, значит, Макара станут долбить. Дело долгое, можно отбиться и от плотника Марка.
* * *
Когда по-над Тауэром поползли клочки тумана, возле казематов опять началось громкое шевеление людей и гудение голосов. Вдоль поля казней, прикрывая высокий эшафот, начали проходить закованные в кирасы алебардисты местной стражи. Около сотни уже выстроились, а остальные еще шли и шли, одновременно и громко звякая острым металлом.
В тюрьме начался час свиданий. Пробило пять часов, и тут же над полем одновременно засмеялись и зарыдали. Где-то тонкими голосами подвскрикивали дети.
«Этот бы туман, да в нужное время, – посожалел про себя Макар. – Можно далече уйти в такой туман!»
– Макара! Макара! Макара! – послышался отчаянный катеринин голос в клочках белесой мути.
– Катарина! – взревел нутром, не голосом, Старинов. – Я здесь, Катарина!
– Не орать! – велел страж и для верности легко уколол Макара пикой алебарды.
Старинов сразу охолонился. Нашарил в потае подклада рясы новенький серебряный шиллинг и звякнул им о кирасу стража. Тот помотал головой. Макар достал еще два шиллинга, уронил их в раскрытую руку стражника.
– Вот так надо делать, поп! – поучительно сообщил страж. – Зато со своей женой поговоришь на свободе. Куда тут убежишь?
И отомкнул калитку.
Макар выскользнул наружу, прижался к стене, рядом со стражем, выглядывая Катерину. Действительно, убежать из каменного мешка возможности не имелось. На поле возле эшафота стояло в каре не менее двух сотен алебардистов и конников.
Что-то теплое ткнулось в губы Макара. Он узнал губы Екатерины и обнял маленькую, худенькую женщину. Она плакала и совсем невразумительно что-то говорила на своем картавом языке.
Какой случай привел ее сюда? Соскучилась, али денег стало надобно?
– Любовь, – задумчиво сказал страж чугунной калитки. – Я знаю.
Он махнул рукой и отвернулся.
– Макара! Макара! – твердила счастливая женщина Катарина.
Макар осторожно потряс Катарину за плечи.
– Макара – потом! – строго сказал он. – Сначала запоминай вот что! Возьми деньги, и завтра с утра найми кэб…
Рядом бесновались, орали и плакали заключенные из каземата Макара. Своего голоса не услышишь.
Макар опять залез в потайной карман рясы – шиллингов уже не осталось, одни золотые гинеи. Он сунул, не считая, несколько гиней в теплую руку Катарины, а одной монетой тонко стукнул стража по плечу кирасы. На звук золота страж обернулся моментально.
– Я говорю – по-русски, – проорал стражу Макар, – а она только по-вашему понимает. Дай отойти на пару шагов. Орут тут, мешают.
Страж кивнул и наклонил алебарду. Ее острый конец указывал, куда можно отойти для разговора.