— Откуда вы знаете, что это такое? — спросил Холлингсворт.
— Лично я ровным счетом ничего не знаю. Это вы, и только вы один, почему-то настойчиво предполагаете, что мне что-то известно.
— У меня есть основания полагать, что вы говорите неправду.
— С моей стороны, было бы глупо играть в такие игры. Я имею в виду — как прятать у себя столь дорогую игрушку, так и вводить вас в заблуждение по поводу своей осведомленности относительно природы этого столь ценного предмета. Да на меня мгновенно спикировала бы стая разъяренных фурий, позволь я себе такое кощунство. — Маклеод перевел взгляд на Ленни. — Как вы думаете, что современные боги в наше время считают страшнейшим грехом и чудовищнейшим святотатством? — Ответ на этот вопрос Маклеод дал после секундной паузы: — Полагаю, это и есть та самая ситуация, которая сложилась на данный момент: крохотный, но важный предмет, местоположение которого остается невыясненным. Неизвестность — вот чего не может выдержать ни один бог, особенно с учетом коллективного характера божественности в наше время.
— Вы так говорите, словно стараетесь подвести меня к мысли о том, что были бы рады избавиться от этой вещи, представься вам такая возможность, — заметил Холлингсворт.
— Уверяю вас, я теоретически вполне представляю себе человека, который был бы готов потратить всю свою жизнь на то, чтобы разорвать узы, связывающие его с этой вещицей. Теоретически да, но на практике возникает некоторая заминка. Покажите мне того человека, который действительно удовлетворял бы всем требованиям, которые предъявляются ему согласно условиям нашей задачки.
Маклеод и Холлингсворт смотрели друг на друга в упор и старательно улыбались.
— Впрочем, все это — всего лишь теоретические умозаключения, — продолжил Маклеод, — ибо ни у меня, ни у вас этой штуковины нет. Более того, я готов повторить то, что уже говорил в ходе нашей беседы: только безумец мог бы взять на себя такую ответственность. Я имею в виду, присвоить себе столь ценную вещь. Скажите мне на милость, с какой стати я стал бы так рисковать? Что могло заставить меня совершить такое безумие?
— Чувство вины, — неожиданно прохрипела Ленни. Она вся подалась вперед и пристально смотрела на Маклеода. Ее глаза с темными кругами выглядели, надо сказать, страшновато. Не отводя взгляда от Маклеода, Ленни машинально провела рукой по своей не густой и порядком засаленной шевелюре.
Было видно, что ни Маклеод, ни Холлингсворт не ожидали, что кто-то прервет их разговор. Едва заметным движением головы Холлингсворт дал Ленни понять, что предпочитает чтобы она продолжала молчать и не лезла бы не в свое дело.
— Да, да, в самом деле, — пробормотал он себе под нос, восстанавливая прерванный ход мысли, — тут есть о чем подумать. Я имею в виду все то, что вы мне наговорили. Человек вы, конечно, упрямый, но тем не менее в отчете я, не покривив душой, укажу на то, что в общем и целом вы проявили готовность к сотрудничеству. — Собрав со стола бумаги, он добавил: — Ладно, о необходимости продолжить нашу беседу я сообщу вам дополнительно. Ну а пока что рекомендую вам хорошенько подумать обо всем этом на досуге. — Бросив взгляд на Ленни, он сказал: — Мисс Мэдисон, угодно ли будет вам проследовать за мной?
Ленни встала со стула, но в ее намерения, оказывается, не входило уйти из комнаты без скандала. Холлингсворт что-то почувствовал и положил руку ей на плечо, но она оттолкнула его и, шагнув в мою сторону, дрожащим от гнева голосом сказала:
— Майки, ты просто дурак. Беги отсюда, пока цел. — Наши взгляды встретились, и она еще более эмоционально, хотя и сменив тон на менее агрессивный, продолжила: — Пойдем с нами, это единственное спасение. Другого пути нет.
Холлингсворт попытался вывести ее из комнаты, но она выскользнула из-под его руки и ткнула пальцем в сторону Маклеода.
— Это он! — вскрикнула она. — Это он все портит! От него все зло!
— А ну пошла вон отсюда! — рявкнул на Ленни Холлингсворт.
Он практически силой вытолкнул ее за дверь, и где-то на пороге все то, что кипело в душе Ленни, вдруг куда-то схлынуло, и она вновь стала послушной девочкой и прилежной ученицей своего учителя. На площадку она вышла уже молча и покорно.
— Приношу вам свои извинения, — сказал Холлингсворт.
Маклеод кивнул.
— Любому нормальному человеку понятно, что эта вещь у вас, — улыбнулся Холлингсворт с порога, — но, полагаю, было бы невежливым начинать вас вновь об этом расспрашивать прямо сейчас. — Кивнув мне на прощание, он вышел за дверь вслед за Ленни.
Мы остались в комнате вдвоем с Маклеодом. Он отошел к окну и некоторое время простоял так, молча глядя на улицу. Через какое-то время я собрался было не прощаясь уйти, но тут он оглянулся.
— Знаете, Ловетт, а ведь слова этой девушки не так безумны, как это может показаться. Не последовать ли вам ее совету?
Я отрицательно покачал головой.
— Вы имеете хоть малейшее представление о том, чем все это кончится?
— Именно это я и собирался выяснить, ради чего, собственно говоря, я здесь с вами и сижу, — убежденный в своей правоте, заявил я.
— И все-таки, зачем вам это нужно?
— Я и сам, по правде говоря, не знаю. Но когда всей душой что-то чувствуешь…
— Вы что, хотите сказать, что вы на моей стороне?
— Нет, я в этом не уверен. То, что я не с ними, — это точно, но довериться вам во всем и стать на вашу сторону… Нет, это тоже не по мне.
Маклеод потер ладонью подбородок.
— Ив этом вы абсолютно правы, мой друг. Слушайте, Ловетт, постарайтесь понять меня правильно: я ни в коем случае не настаиваю на вашем присутствии, но должен признать, что мне оно очень по душе. В каком-то смысле вы здорово помогаете мне. Но учтите, что может настать такой момент, когда я сам попрошу вас покинуть эту комнату.
— Это почему же?
— Вы понятия не имеете о том, что он мне нашептал. А уж насколько это соблазнительно, лучше даже не говорить, — неожиданно задумчиво произнес Маклеод.
— Тогда зачем я вам здесь нужен? — поинтересовался я. — Какой вам с этого прок?
Маклеод помолчал, затем кивнул, словно соглашаясь сам с собой, а когда заговорил, я даже опешил от неожиданности.
— Совесть, — сказал он, — совесть.
Глава двадцать вторая
В тот вечер погода стала совершенно невыносимой. Я был уверен, что рубероид на крыше над моей головой уже расплавился и представляет собой мелкую лужу густой зловонной смолы. Дул ветер, но дул он не с моря, а со стороны раскаленного солнцем города и не приносил облегчения. Асфальт проминался под ногами, воздух представлял собой тяжелую удушливую массу, и я, предвкушая надвигавшуюся грозу, с трудом добрался до своей комнаты и повалился на кровать, укрытую мокрой от моего собственного пота простыней. До меня доносилось едва слышное шелестение листьев за окном. Вдали у самого горизонта стали играть зарницы. Я поймал себя на том, что лежу и смотрю в потолок в ожидании очередной вспышки. Почему-то всякий раз молнии высвечивали новый узор из трещин, покрывавших густой сеткой потолок моей комнаты. Задремал я уже под приближающиеся раскаты грома.