Мидлмарч: Картины провинциальной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Элиот cтр.№ 232

Шла минута за минутой, они все молчали, далекие друг другу, хотя их разделяло всего несколько шагов; на лице Уилла написана была глухая ярость, на лице Розамонды – глухая печаль. У бедняжки не хватило сил ответить Уиллу гневной отповедью. Крах иллюзии, которой она тешилась так долго, нанес ей сокрушительный удар: ее мирок превратился в руины, и мысль ее потерянно блуждала среди них.

Уиллу хотелось, чтобы она заговорила, как-то смягчив этим жестокость его слов, такую очевидную сейчас, что представлялась нелепой любая попытка воскресить прежние дружеские отношения. Но Розамонда ничего не сказала, и, сделав над собой отчаянное усилие, он спросил:

– Можно мне сегодня вечером зайти к Лидгейту?

– Как вам угодно, – еле слышно ответила Розамонда.

Уилл вышел, и Марта так и не узнала, что он был в доме.

Когда за ним закрылась дверь, Розамонда попыталась подняться и потеряла сознание. Немного погодя она очнулась, но ей было слишком худо, чтобы встать и позвонить, и она просидела на месте до тех пор, пока удивленная столь продолжительным ее отсутствием служанка не отправилась искать ее во всех комнатах нижнего этажа. Розамонда объяснила, что ей внезапно стало дурно, что у нее был обморок, и попросила помочь ей перейти наверх. В спальне она, не раздеваясь, рухнула на постель, впав в полное оцепенение, как уже было в один памятный для нее печальный день.

Лидгейт возвратился домой раньше, чем ожидал, примерно в половине шестого, и нашел жену в спальне. Ее внезапное нездоровье так его напугало, что отодвинуло на задний план все другие заботы. Когда он щупал у нее пульс, Розамонда задержала на его лице свой взгляд, и Лидгейт почувствовал, что его присутствие ей приятно, чего давно уж не бывало. Он сел на край кровати, нежно обнял жену и, склонившись к ней, сказал: «Розамонда, бедняжка моя! Тебя что-то встревожило?» Прильнув к нему, она истерически разрыдалась, и Лидгейт целый час успокаивал ее и отхаживал. Он решил, что разговор с Доротеей, как видно, побывавшей в этот день у Розамонды, взволновал ее, открыв глаза на многое, и побудил вновь потянуться к мужу.

И мне снилось далее, что, кончив беседовать, они приблизились к вязкому болоту, расположенному посреди равнины, и оба с безрассудной неосторожностью вдруг упали в трясину. Называлось это болото Унынием.

Беньян

Но вот Розамонда успокоилась, и Лидгейт, надеясь, что под воздействием болеутолительного она вскоре уснет, отправился в свой кабинет, а по пути зайдя в гостиную взять оставленную там книгу, увидел на столе письмо от Доротеи. Он не отважился спросить у Розамонды, не заезжала ли к ней миссис Кейсобон, но узнал об этом из письма, в котором Доротея упомянула, что собирается привезти его лично.

Явившийся несколько позже Уилл Ладислав, судя по удивлению, с которым встретил его Лидгейт, заключил, что тот не знает о его предыдущем визите, и не осмелился спросить как ни в чем не бывало: «Разве миссис Лидгейт вам не говорила, что я уже был у вас утром?»

– Бедняжка Розамонда захворала, – сказал Лидгейт, едва они успели поздороваться.

– Надеюсь, ничего серьезного? – сказал Уилл.

– Да, небольшое нервное потрясение – очевидно, ее что-то взволновало. В последнее время на ее долю выпало много тяжелых переживаний. Говоря по правде, Ладислав, я оказался неудачником. После вашего отъезда мы прошли через несколько кругов чистилища, а совсем недавно я попал в ужасное положение. Вы, вероятно, только что приехали – у вас порядком измученный вид, – так что не успели еще ни с кем повидаться и не слыхали наших новостей.

– Я провел всю ночь в дороге и к восьми утра добрался до «Белого оленя». Там заперся в своей комнате и весь день отдыхал, – сказал Уилл, чувствуя себя жалким трусом, но не считая в то же время возможным дать более правдивый ответ.

Затем Лидгейт поведал ему о невзгодах, которые Розамонда на свой лад уже описала Уиллу. Но она не упомянула, что в громкой истории, о которой толковал весь город, фигурировало и имя Уилла – эта подробность не задевала ее непосредственно, – и Уилл узнал о ней лишь сейчас.

– По-моему, вас следует предупредить, что вы замешаны в скандале, – сказал Лидгейт, как никто иной понимавший, насколько это известие огорчит Ладислава. – Едва вы появитесь в городе, вам, несомненно, это сообщат. Я полагаю, Рафлс действительно разговаривал с вами?

– Да, – сардонически отозвался Уилл. – Буду считать себя счастливцем, если молва не объявит меня главным виновником скандала. Очевидно, самая свежая версия состоит в том, что я сговорился с Рафлсом убить Булстрода и с этой целью удрал из Мидлмарча.

«Меня и прежде чернили перед нею кто во что горазд, – подумал он, – теперь добавилась еще одна пикантная подробность. А, да не все ли равно?»

О предложении, сделанном ему Булстродом, он не сказал ни слова. Уиллу, откровенному, беспечному во всех делах, которые касались его самого, были свойственны душевная тонкость и деликатность, побудившие его промолчать. Мог ли он рассказать, как отверг деньги, предложенные ему Булстродом, в тот момент, когда узнал, что Лидгейту пришлось стать его должником?

Не во всем был откровенен и Лидгейт. Он не упомянул о том, как восприняла их общую беду Розамонда, а насчет Доротеи сказал лишь: «Миссис Кейсобон была единственной, кто заявил, что не верит злопыхательским слухам». Заметив, что Уилл изменился в лице, он постарался больше не упоминать о Доротее, ибо, не зная, какие отношения их связывают, побоялся задеть его неосторожным словом. У него мелькнула мысль, что Доротея была истинной причиной возвращения Уилла в Мидлмарч.

Оба от души сочувствовали друг другу, но Уилл яснее представлял себе тяжесть положения Лидгейта. Когда тот заговорил о своем намерении перебраться в Лондон и со слабой улыбкой сказал: «Там мы снова встретимся, старина», – Уилл почувствовал невыразимую грусть и ничего не ответил. Утром Розамонда умоляла его убедить Лидгейта в необходимости этого шага, и сейчас перед Уиллом предстало, как по волшебству, его собственное будущее, он увидел, как его затягивают будничные заботы и он уныло покоряется судьбе, ибо гнет повседневности гораздо чаще приводит нас к гибели, чем одна-единственная роковая сделка.

Отказавшись от мечтаний юности и решив влачить бессмысленное существование обывателя, мы вступаем на опасный путь. Сердце Лидгейта надрывалось, ибо он на этот путь уже вступил, и Уилл был близок к тому же. Ему казалось, что его безжалостность в объяснении с Розамондой налагает на него какие-то обязательства, и он страшился их, его страшила доверчивая благожелательность Лидгейта, страшило предчувствие, что, удрученный неудачами, он бездумно покорится судьбе.

Как ты суров! И все же ты

Господней милостью одет.

Лишь улыбнешься – красоты

Подобной в мире больше нет.

Струится по твоим следам

Цветов прелестных фимиам.