Через полчаса вернулась на работу. Длинноволосую брюнетку, снова наблюдавшую за ней, она не заметила. В восемь вечера, когда Мэдди садилась в машину, чтобы ехать домой, девушка все еще несла свой караул, только на другой стороне улицы, а не у входа в студию. Казалось, она чего-то ждет. Мэдди пока не обращала на нее внимания. Когда Джек, выйдя из студии немного погодя, остановил такси, девушка кинулась прочь, закрывая лицо, чтобы он ее не увидел. Они уже сказали все, что было необходимо, и она знала, что ничего от него не добьется.
Глава двенадцатая
На следующий день Мэдди с Брэдом готовили сюжет о сенатской комиссии по этике, когда раздался телефонный звонок. Трубку сняла Мэдди. На том конце провода молчали. Ей стало страшно: вдруг это очередной маньяк или еще какой-нибудь сумасшедший? Наконец раздались короткие гудки, и она, вернувшись к работе, забыла о звонке.
То же самое произошло вечером дома. Она пожаловалась Джеку, но тот только пожал плечами и бросил: «Наверное, ошиблись номером». Теперь он насмехался над ней, говоря, что она пугается собственной тени из-за одного случая с жалким психом. Она каждый день в эфире, так чего же удивляться, что на нее клюют неуравновешенные люди? Такова участь всех знаменитостей.
– Никуда не денешься, Мэдди, – спокойно сказал он. – Ты ведущая новостей, тебе ли этого не знать?
Между супругами как будто установился штиль, но Мэдди никак не могла забыть, что Джек не предупредил ее о возможной опасности нападения. Он оправдывался тем, что у него и так полно забот и он достаточно позаботился о безопасности своей ведущей. Но она по-прежнему считала, что муж должен был ее предостеречь.
В понедельник ей позвонила личный секретарь первой леди и сообщила о переносе очередного заседания комиссии. Первой леди предстояло сопровождать президента в Великобританию и присутствовать на королевском приеме в Букингемском дворце, поэтому она составляла новый график, соотносясь с возможностями Мэдди и остальных одиннадцати членов своей комиссии. Мэдди изучала свой календарь, когда в ее кабинет вошла девушка в джинсах и белой футболке, с длинными прямыми волосами. Выглядела она аккуратно и скромно, а главное – сильно нервничала. Кто эта девушка и что ей нужно? Мэдди видела ее впервые и предположила, что это посыльная из другого отдела или ей попросту нужен автограф. Девушка явилась без пропуска и с пакетом пончиков. Видимо, этот пакет и заменил ей пропуск, позволив проникнуть в здание.
– Нет, благодарю. – Мэдди махнула рукой, отправляя непрошеную гостью восвояси, но та не двинулась с места, продолжая таращиться. Мэдди охватила паника. Очередная докучливая сумасшедшая? Что, если у нее револьвер или нож, что, если она – маньячка? Теперь уже ничему не приходится удивляться – Мэдди потянулась к тревожной кнопке под столом, но почему-то медлила.
– В чем дело? – спросила она, прикрыв ладонью телефонную трубку.
– Мне надо с вами поговорить, – ответила девушка. Мэдди подозрительно прищурилась. Что-то в облике гостьи действовало на нее пугающе.
– Не возражаете подождать за дверью? – твердо предложила ей Мэдди. Девушка нехотя вышла, забрав с собой пончики.
Мэдди продиктовала секретарю Филлис Армстронг три даты на выбор, и та обещала перезвонить. Повесив трубку, она включила внутреннее переговорное устройство и сказала дежурной внизу:
– Ко мне пришла незнакомка. Не знаю, чего она хочет. Может быть, поговорите с ней, потом расскажете мне?
Девушка могла быть просто поклонницей знаменитостей, собирательницей автографов, соискательницей должности, но Мэдди насторожила легкость, с которой она к ней проникла. Учитывая недавние неприятности, это не могло не тревожить.
Через несколько минут в переговорном устройстве раздался голос дежурной:
– Она утверждает, что у нее к вам личный разговор.
– О чем? О намерении меня прикончить? Пусть объяснит вам поподробнее, иначе я ее не приму.
Говоря это, она подняла глаза и увидела настырную девицу, снова стоявшую в двери.
– Слушайте, – обратилась к ней Мэдди, – у нас здесь другие правила. Не знаю, что вам нужно, но сначала вам придется поговорить с кем-то еще и только потом – со мной. – Голос тверд и спокоен. Палец – на тревожной кнопке, но сердце бешено колотилось. – Что у вас за дело ко мне?
– Просто разговор на пару минут… – Казалось, девушка вот-вот расплачется, да и пончики куда-то делись.
– Не знаю, смогу ли вам помочь, – неуверенно проговорила Мэдди. Ей пришла мысль, что визит незнакомки как-то связан с ее участием в комиссии по насилию против женщин или с каким-то ее телесюжетом. Возможно, девушка решила, что найдет у нее сочувствие. – Так в чем дело? – спросила она, немного оттаивая.
– В вас, – ответила девушка дрожащим голосом. Руки ее тряслись.
– В каком смысле? – осторожно спросила Мэдди. Что еще за новости?! Сердце странно сжалось, словно в предчувствии чего-то нехорошего.
– Я думаю, вы – моя мать, – произнесла гостья шепотом, так тихо, что слова трудно было разобрать. Мэдди откинулась в кресле, будто от удара кулаком.
– Что?! Что вы несете?! – Мэдди побелела от гнева, теперь у нее самой задрожали руки, палец с трудом попадал на тревожную кнопку. Неужели бедняжка и впрямь умалишенная? – У меня нет детей.
– И никогда не было? – У девушки дрожали губы, в глазах уже появилось разочарование. Трехлетние поиски матери, похоже, снова завели ее в тупик. Несколько раз она уже ошибалась. – Никогда – никогда? Меня зовут Элизабет Тернер, мне девятнадцать лет, родилась пятнадцатого мая в Гетлинберге, Теннесси, в Дымных горах. Кажется, моя мать была родом из Чаттануги. Я поговорила со всеми, с кем только могла. Все, что я знаю, – она произвела меня на свет в пятнадцать лет. Думаю, ее звали Мадлен Бомон, но не уверена. Один человек из тех, с кем я говорила, утверждает, что я – вылитая она.
Недоверчиво глядя на девушку, Мэдди убрала палец с кнопки и положила руку на стол.
– Почему вы решили, что ваша мать – я? – спросила она, стараясь не выдать волнение.
– Не знаю… Вы из Теннесси, я прочла это в интервью, ваше имя – Мэдди, вот я и… Кажется, я немного на вас похожа… Знаю, это звучит по-дурацки. – От напряжения и страха нового разочарования девушка все-таки расплакалась. – Наверное, мне просто хотелось, чтобы это оказались вы. Я смотрю вас по телевизору, вы мне нравитесь.
В кабинете воцарилась оглушительная тишина. Мэдди оценивала ситуацию и ломала голову, как поступить. Чем дольше она смотрела девушке в глаза, тем больше чувствовала, как внутри у нее рушатся стены, как освещаются закоулки памяти, которые она годами гасила, считая, что никогда больше не позволит себе подобных чувств. Но процесс был запущен, и уже никто не в силах был его остановить. Мэдди могла решить вопрос: достаточно было сказать, что она не та Мадлен Бомон, что в Теннесси их пруд пруди, хотя ее девичья фамилия действительно Бомон. Ей ничего не стоило сказать, что она никогда не была в Гетлинберге, что ей очень жаль, и пожелать бедняжке удачи? Но, взглянув еще раз на девушку, она поняла, что не может так с ней поступить.