Китобоец «Эссекс». В сердце моря - читать онлайн книгу. Автор: Герман Мелвилл cтр.№ 76

Вчера я видел, как Кори-Кори, прихватив длинный шест, отправился в рощу сбивать им с верхушек деревьев хлебные плоды, которые он вскоре принес домой в большой корзине из пальмовых листьев. Сегодня я вижу за тем же занятием знакомого тайпийца, который живет в другом конце долины. На отлогом берегу речки растут бананы. И я часто смотрел, как на них налетала большая ватага мальчишек, которые, шумя и перекликаясь, весело срывали и уносили каждый в свою сторону огромные золотые грозди. Видно, не скряга владелец этой рощи хлебных деревьев или этих роскошных солнечных бананов.

Из всего, что я рассказал, можно понять, что между нашей собственностью и недвижимым имуществом в долине Тайпи имеется огромная разница. Разумеется, одни люди здесь богаче, другие беднее. Например, стропила в доме Мархейо гнутся под тяжестью многочисленных свертков тапы; его ложе устлано циновками в семь слоев. И у доброй Тайнор за домом в ее бамбуковом буфете – или как там назвать это сооружение – понаставлено вдоволь тыквенных мисок и деревянных блюд. А вот дом напротив, где живет ближайший сосед Мархейо, Руаруга, уже победнее. С потолка свисают только три сравнительно небольших свертка, циновки лежат всего лишь в два слоя, а тыквы и деревянные блюда и числом поменьше, и куда скромнее раскрашены, и резьба на них не такая красивая. Но все-таки у Руаруги есть дом – правда, не такой нарядный, но такой же вместительный и покойный, как и у Мархейо; и, наверное, захоти он потягаться с соседом, он смог бы сравняться с ним без особого труда. Другого рода различий в благосостоянии туземцев я не видел.

Цивилизованный мир не имеет монополии на человеческие добродетели; он даже причитающейся ему долей этих добродетелей не располагает. Гораздо свободнее и обильнее процветают они среди многих варварских племен. Гостеприимство кочевника-араба, отвага североамериканского индейца и верная дружба некоторых полинезийских народов не имеют себе равных у образованных жителей европейских государств. И если правда и справедливость, и лучшие стороны нашей натуры не могут существовать без поддержки законов, то как объяснить уклад жизни тайпийцев? Они так честны и чисты во всем, что я, находившийся во власти сильнейшего против них предубеждения, когда попал к ним в долину, скоро должен был недоуменно воскликнуть: «Неужели это свирепые дикари, кровожадные людоеды, о которых я наслышался таких ужасных рассказов?» Они куда добрее друг к другу и куда человечнее, чем многие из тех, кто изучает труды о достоинствах и добродетелях и ежевечерне повторяет прекрасную молитву, слетевшую некогда впервые с уст божественного и кроткого Иисуса. И я готов честно признаться, что после нескольких недель пребывания в этой маркизской долине мое мнение о человеческой природе сильно изменилось к лучшему. Но, увы! После этого я поступил служить на военный корабль, и спертая, затаенная злоба пятисот членов экипажа едва не опровергла мои прежние теории.

Одна черта в характере тайпийцев особенно восхищала меня: единодушие, с каким они воспринимали все, что происходило. У них, по-моему, никогда не бывало разногласий. Все рассуждали и поступали одинаково. Если бы у них организовали дискуссионный клуб, больше одного вечера он бы не просуществовал – не нашлось бы, о чем дискутировать, а вздумай они созвать всенародный сход для обсуждения судеб отечества, это было бы самое короткое заседание в мире. Единодушие было у них во всем – всякое дело делалось при всеобщем согласии и дружеском участии. Приведу пример.

Однажды мы с Кори-Кори, возвращаясь из дома Тай, шли через поляну в роще. Мой верный провожатый объяснил мне, что на этой полянке вечером начнется строительство бамбукового жилища. И действительно, не менее ста человек были заняты подготовкой к началу работ – сносили на место строительные материалы: один шел, держа в руках две-три палки, которые пойдут на стены, другой тащил длинный прут хибискуса с нанизанными на него пальмовыми листьями для кровли. Не было человека, который не принял бы участия в работе, и к закату совместными, крайне малыми, почти неощутимыми усилиями все было сделано. Строившие хижину островитяне напомнили мне колонию бобров. Хотя, конечно, они были отнюдь не так серьезны и молчаливы, как эти удивительные животные, и трудились далеко не так усердно. Признаться по чести, они работали с явной ленцой, не утруждая себя, но поднимали такой веселый и дружный шум и делали все сообща, с такой готовностью подчиняясь братскому требованию взаимопомощи, что, право, приятно было на них смотреть.

В работе не участвовала ни одна женщина, и вообще, если степень уважения к прекрасному полу служит, как утверждают философы, верным мерилом просвещенности, смело могу сказать, что изысканнее общества, чем в долине Тайпи, не найти на всем белом свете. Не считая религиозных запретов табу, женщины у тайпийцев пользуются всеми мыслимыми привилегиями. Нигде в мире за ними так не ухаживают, нигде так высоко не ценят в них дарительниц высшего блаженства, и нигде в мире они так ясно не сознают свою силу. Не в пример многим грубым племенам, у которых женщина выполняет всю работу, в то время как ее не слишком-то галантный муж и господин погрязает в полной праздности, в долине Тайпи прекрасный пол освобожден от труда, если можно назвать трудом деятельность, не выгоняющую даже в этом тропическом климате ни капли пота на лоб человека. Легкие домашние заботы, а также изготовление тапы, плетение циновок и полировка кокосовых чаш – вот и все, что выпало на долю тайпийской женщины. Но даже и эти дела скорее напоминали изящное рукоделие, какому предаются в часы утреннего досуга наши светские дамы. И тем не менее, как ни легко и успокоительно такое дамское занятие, юные кокетки и ветреницы ему не часто предавались. По правде говоря, эти упрямые и резвые молодые негодницы совершенно не склонны к какой-либо полезной деятельности. Как и полагается избалованным красавицам, они носились по рощам и лесам, купались в речке, танцевали, кокетничали, дурачились и озорничали – и вообще, проводили дни в веселом хороводе беспечного, бездумного счастья.

За все время, что я пробыл на острове, я не наблюдал ни единой ссоры, ничего даже отдаленно напоминающего пререкание. Казалось, туземцы живут одной большой семьей, в которой всех объединяет глубокая братская привязанность. Особой любви к кровным родичам я там не заметил – она как бы растворялась в общей любви всех ко всем, там, где все относились друг к другу как братья и сестры, было трудно определить, кто же в самом деле кому брат или сестра по крови.

Пожалуйста, не думайте, что в этом описании что-либо преувеличено. Ничуть. И не говорите, что враждебность племени тайпи к иноземцам и веками тянувшиеся войны с соседями по ту сторону гор противоречат нарисованной мною картине. Право же, нет, эти кажущиеся неувязки легко увязать. От отца к сыну передаваемые рассказы о злодействах и несправедливостях, равно как и события, совершающиеся у них на глазах, научили этих людей смотреть на белого человека с ужасом и отвращением. Один только кровавый набег Портера дал им для этого более чем вдоволь оснований, и я лично вполне понимаю тайпийского воина, который оберегает с копьем в руках все доступы в родную долину и, стоя на морском берегу спиной к своему зеленому дому, не подпускает непрошеных заморских гостей.

О причинах, породивших вражду племени тайпи к соседствующим с ним племенам, я не могу говорить столь же определенно. Не стану утверждать, что агрессоры – не они, а их враги, не стану и приукрашивать их неблаговидные действия. Но ведь если злые наши страсти должны иметь выход, гораздо лучше срывать зло на чужих и посторонних, чем на близких, среди которых мы живем. В просвещенных странах гражданские распри, как и домашние неурядицы, нередко сопутствуют даже кровопролитнейшим из войн. Насколько же лучше поступают островитяне, которые из этих трех грехов виновны лишь в третьем, наименее отвратительном!