Я отворачиваюсь от них и подхожу к Деклану: он склонился над людоедом, лежащим на обитом парчой диванчике. Должно быть, это и есть Уэсли. Деклан нажимает ему на шею, проверяя пульс. От этого движения голова Уэсли подается вперед, так что становится видно лицо.
Даже если бы прошло сто, нет, тысяча лет, я бы все равно его узнала: тонкий нос, густые темные брови, маленькая коричневая родинка в самом низу правой щеки. По моему искалеченному уху бегут мурашки. Я отшвыриваю фонарик и приставляю дуло «глока» ко лбу людоеда.
– Он напал на меня, – говорю я.
Три года назад. На темной подземной стоянке. Когда я была совершенно беззащитна.
Но теперь я свободна и вооружена.
* * *
– Клавдия, – произносит Деклан, осторожно приближаясь ко мне.
Он редко называет меня по имени. От этого волны, бушующие у меня в голове, начинают бесноваться еще сильнее. Деклан протягивает ко мне руки и кивает на «глок».
– Отдай мне, пожалуйста, пистолет.
– Он напал на меня. Изувечил. – Я слегка поворачиваю голову, чтобы Деклан смог как следует разглядеть мое ухо. – Пытался убить.
Деклан с усилием сглатывает и качает головой. Он стоит так близко, что кончики его пальцев почти касаются моей руки.
– Нет, на тебя напал сотрудник «Лан корп», который им управляет. А твой геймер это допустил. Уэсли был невластен над своими действиями. Так же, как ты.
Я дотрагиваюсь до изувеченного уха, провожу пальцами по его неровному краю. Оно не болело почти три года, а сейчас горит так же сильно, как в первые минуты после укуса.
– Деклан…
– Знаю. Мне жаль. Но искалечил тебя не он. Злиться надо на человека, который за деньги превращает Уэсли в… в это.
Деклан снова сглатывает и опускает глаза на темноволосого парня на диване, который косится невидящим взглядом куда-то вбок.
В том-то и загвоздка. Трудно испытывать ненависть не к человеку из плоти и крови, а к кому-то, кого я, скорее всего, никогда не увижу. И кто же взывает к моему голосу рассудка? Сотрудник той самой компании, из-за которой я столько выстрадала!
– Клавдия…
Деклан притягивает меня к себе и осторожно забирает пистолет.
– Ты прав, – шепчу я, уткнувшись лицом ему в грудь.
И он действительно прав. Деклан – моя ущербная совесть за левым плечом.
Он возвращает мне «глок».
– Держи крепче.
Деклан отходит в сторону, но я по-прежнему стою неподвижно, не в силах оторвать взгляда от Уэсли. Тогда Деклан осторожно берет меня за подбородок и вымученно улыбается. Эта улыбка настолько не похожа на его обычную самодовольную усмешку, что сердце у меня болезненно екает.
– Скоро все это кончится, – говорит он.
– Знаю.
Я подбираю с пола фонарик и свечу Уэсли в лицо. Его зрачки сужаются, но он не мигает.
– Итак… мы понесем его на руках?
Забавно… Мы столько раз обсуждали, как отыскать этого человека, а я даже не поинтересовалась, что будет, когда найдем. При мысли о том, чтобы тащить Уэсли на себе с тяжелым рюкзаком за спиной, меня передергивает. Я вспоминаю, как мы переносили в подвал Итана: его руки все время ударялись то о двери, то о мебель.
Отрицательно покачав головой, Деклан встает на колени, снимает пояс с инструментами и принимается что-то искать. Наконец достает устройство из нержавеющей стали, которое прежде не использовал.
И все же оно мне знакомо.
Точно такое же устройство прижимала к моей голове доктор Коста.
Я пячусь назад и налетаю на пианино. Оно издает ужасный скрежещущий звук, от которого мы оба вздрагиваем.
– Зачем тебе это? – спрашиваю я.
– Чтобы вывести отсюда Уэсли.
– Ты будешь его мучить?
– Конечно же, нет! Что за ерунду ты…
– Не ври!
Нахмурившись, Деклан кладет пояс на пол рядом с диваном и приближается ко мне. Я отступаю в сторону.
– Я думал, ты пришла в себя.
– Эта штука у тебя в руке…
– Навсегда выведет из строя его чип. Она называется КЦЧ – конфигуратор церебральных чипов.
Я впиваюсь ногтями в ладонь, чтобы не схватиться за голову. У меня остались только смутные воспоминания о том, что делала со мной доктор Коста. Одно помню четко – боль. Жгучую, вызывающую тошноту боль, которая пронзила меня, как только я оказалась в собственном теле. Что-то эта процедура не помешала Оливии мной управлять.
– Ты привел меня сюда, чтобы я помогла тебе его убить, – еле слышно произношу я.
У Деклана отвисает челюсть. Он смотрит на меня долгим пристальным взглядом. С каждой секундой злость у меня внутри растет, пока меня не начинает трясти. Надо бежать. Застрелить его и бежать. Как только Деклан разделается с Уэсли, он, конечно же, нарушит данное слово. Нападет на меня сам или вызовет своих дружков-модераторов. Одному Богу известно, что они со мной сделают.
Возможно, он просто выдаст меня Оливии.
– Если бы я хотел его смерти, я бы позволил тебе пустить ему пулю в лоб. Я собираюсь вывести из строя его чип. Разорвать связь с геймером. Тогда Уэсли – человек, а не персонаж – сможет пойти с нами на своих двоих. Тащить его на руках до самой границы – сомнительное развлечение.
Меня бросает в жар. Я отворачиваюсь, чтобы Деклан не увидел моего красного от стыда лица. Когда я думаю о Деклане плохо, потом всегда чувствую себя идиоткой. Комкаю в свободной руке край футболки… надо бы попросить прощения. Вот бы он перестал все время доказывать, что я не права. Тогда можно было бы больше не извиняться.
– Это нормально, – говорит Деклан. – Задавать вопросы. Беспокоиться о других. Значит, игра не совсем тебя искалечила.
Вот бы он перестал читать мои мысли!
Выждав, пока раскрасневшиеся щеки немного остынут, я поворачиваюсь к Деклану. Он положил планшет на приставной столик таким образом, что встроенный фонарик освещает голову Уэсли. Слегка раздвинув большой и указательный пальцы, Деклан тщательно измеряет расстояние от его лба до макушки.
– Церебральный чип – вещь непростая. Чтобы вывести его из строя, нужно точно определить, куда он вживлен. Иначе процедура превратится в удаление.
Я стою у другого конца дивана и наблюдаю за точными движениями Деклана.
– Эта штука, которую ты используешь… С ее помощью удаляют персонажей?
– Нет. Ее действительно можно применить для быстрого грубого удаления, но такие удаления происходят редко, и работа это грязная.
Горло сжимается. У меня не хватает духу спросить, что имеет в виду Деклан под грязной работой. Особенно сейчас, когда мы стоим в толпе людоедов.