– Ну и? – спрашиваю я.
– Ты что, не слушала? Твой чип настроен на передачу и прием, а значит, ничто не мешает тебе управлять собственной геймершей. Если посадить тебя в игровую комнату, где ты будешь видеть окружающую ее действительность, ты сможешь делать с ней то же, что она делает с тобой.
Я как будто разучилась дышать. Когда мне наконец удается глотнуть немного воздуха, невидимая сила бьет меня в живот, и у меня снова перехватывает дыхание.
Наконец я поднимаю глаза на Деклана: он внимательно изучает мое лицо.
– Все в порядке?
Я с деланой небрежностью пожимаю плечами:
– Да.
Кажется, он не заметил, как дрожит у меня голос.
Деклан мерит шагами комнату и объясняет, что приходить сюда просто так – опасно.
– Не блокируй ее больше, – довольно резко произносит он. – Не поддавайся жажде мести – не лишай себя шанса выбраться из игры.
Он бросает на меня молящий, отчаянный взгляд.
– Засунь гордость куда подальше, Вертью. Позволь ей делать все, что заблагорассудится.
Я машинально киваю, но мыслями возвращаюсь к тому, что он сказал раньше:
«Если посадить тебя в игровую комнату, ты сможешь ею управлять».
Деклан не знает, что особая комната мне не нужна – я и так наблюдаю за Оливией. В любую минуту я могу проскользнуть к ней в сознание и выяснить, спит она или бодрствует, злится или спокойна.
– Выпусти меня, – прошу я. – Мне лучше вернуться, пока она не пришла.
И пока не вернулся Джереми: в голове такой хаос, что мне трудно даже разговаривать, не то что сочинить правдоподобную ложь.
Деклан отключает электричество и сует треугольный пульт в карман черных брюк.
– Повторяю, будь осторожна. Ты слишком много для меня значишь. Не хочу, чтобы ты совершила какую-нибудь глупость и сорвала наш план.
Он – первый человек, который беспокоится о моей безопасности, а не об исправности дорогостоящей игрушки. Я это ценю, хотя мотивы у него корыстные.
– Постараюсь вести себя осторожно.
Деклан закрывает за мной дверь, и я поднимаюсь по лестнице, с трудом волоча ноги. Не хочу возвращаться в сэйв: это значит опять сидеть без дела и мучиться разъедающими душу вопросами, пока они не толкнут меня на какую-нибудь глупость. Например, проверить теорию Деклана на собственном геймере.
Я вхожу в бар и, приникнув лбом к двери в подвал, запираю ее на все замки. Я пытаюсь отогнать мысли о том, чтобы подчинить Оливию своей воле.
Расстроенная и подавленная, я поворачиваюсь, чтобы подняться в сэйв, и тут наталкиваюсь на что-то большое и мягкое. Я сдерживаю готовый вырваться крик, подавляю желание отпрянуть. Спокойно отвожу волосы с лица и поднимаю голову: мои глаза встречаются с пустыми глазами Итана.
Глава четырнадцатая
– Ты рано вернулась.
Только тут я замечаю, что в руках у него дробовик. Я перевожу взгляд с ружья на лицо Итана и обратно. Не может быть, что все это происходит со мной. Если бы глаза Итана хоть что-нибудь выражали… Если бы он по крайней мере двигался естественно… Тогда я бы смогла определить, разоблачил он меня или нет.
Я пытаюсь унять бешено колотящееся сердце. Главное, вести себя спокойно – не дай бог Итан заподозрит, что перед ним не Оливия! Надо как-то выйти сухой из воды и не получить пулю в лоб.
– Нет, не рано, – твердо отвечаю я.
– Ты сказала, что вернешься только вечером.
– Планы иногда меняются.
Он смаргивает и крепче сжимает дробовик. Неужели Лэндон заставит Итана напасть на меня? Еще месяц назад подобная мысль и в голову бы мне не пришла, но теперь я не доверяю никому – ни ему, ни Джереми с Эйприл, ни парню в подвале, которому согласилась помочь практически любой ценой.
Итан делает шаг вперед – я зажата между ним и дверью. Выпрямляюсь во весь рост и собираю пальцы в кулаки. На спине, под правой лопаткой, у Итана глубокая рана в виде буквы X, которую он получил во время набега несколько месяцев назад. Если дойдет до потасовки, я со всей силы ударю его по больному плечу. Однако убивать не стану. Ни за что на свете. Не важно, кто он такой на самом деле – в любом случае я успела слишком сильно к нему привязаться.
– Нет, не меняются – у тебя по крайней мере. Ты не заходишь в игру когда попало.
Он что, не заметил, как ведет себя Оливия последнее время? В ней жутким образом сочетается расчетливость с импульсивностью.
– Я пришла, чтобы… немного отвлечься.
Именно для этого ей и нужна «Пустошь» – чтобы уйти от реальности. Мир, в котором живет Оливия, совершенен. Но она счастлива, только когда становится мной. Когда погружается в водоворот хаоса и жестокости.
Судя по тому, что я видела в темном зале со стеклянными стенами, вне игры Оливия постоянно балансирует на грани безумия.
– Оливия, ты нико…
– Да, и еще кое-что, – цежу я сквозь стиснутые зубы, стараясь, чтобы мое лицо оставалось невозмутимым и безжизненным. – Помнишь правило? «Не выходить из роли». Именно этим ты сейчас и занимаешься, так что прекрати. Хватит втягивать в игру Оливию. И хватит говорить о моей жизни вне «Пустоши».
Я жду, что Итан начнет спорить или объявит меня самозванкой, но он только молча опускает голову. Потом, к моему несказанному облегчению, его руки, сжимающие дробовик, расслабляются.
– Ты права. Если твой папа нас поймает, мы… Извини, Клавдия. Хочешь, отправимся вместе в набег?
Очередная вылазка за едой. Похоже, геймеры не могут думать ни о чем, кроме набегов. Однообразие и жестокость этой жизни противны до тошноты, но такова уж цель игры: убивать и грабить людоедов, спасать выживших. Я отталкиваю Итана и отхожу от двери. Стоя к нему спиной, пытаюсь перевести дыхание. Когда оно приходит в норму, я оглядываюсь через плечо:
– Мне нужно ненадолго отлучиться и сделать уроки.
Оливия бы так не ответила. Ее хлебом не корми, дай устроить кровавую резню. Она готова ухватиться за любую возможность побыть вместе с Лэндоном. Но выйти из бара и отправиться в набег я не могу. Если Оливия вернется и не обнаружит меня в кресле наверху, мне конец.
– Ты же только что сказала…
– Давай сыграем в игру, Лэндон: ты веришь мне на слово и не задаешь дурацких вопросов. А если тебе это не под силу – что ж, мне ничего не стоит вышвырнуть тебя из клана. Или отправиться куда-нибудь в одиночку.
– Ты серьезно?
– Хочешь меня испытать? Если ты до сих пор не заметил, дети и те понимают в игре больше твоего!
Произнося эти жестокие слова, я ощущаю укол в сердце. Лэндон не отвечает. Оливия значит для него слишком много, и он не хочет выводить ее из себя. Даже если я проведу в «Пустоши» еще десять лет, мне никогда не свыкнуться с мыслью, что Итану, которого я считала самым близким своим другом, нет до меня никакого дела.