А потом я попал на день рождения, по-моему, к Рыбе. Это было в знаменитых купчинских кварталах, столь любимых мною, столь советских и отчаянно бессмысленных. Там происходило обычное питье водки, но мне было любопытно, поскольку почти все присутствующие были юными панками, и мне было отчаянно интересно с ними пообщаться, попробовать себя. Они как достаточно молодые люди были молодыми людьми и панками попеременно – вот он молодой человек, а вот он вспоминает, что он панк, и ему надо быстро показать это. Но, честно говоря, я ждал больших эксцессов. В какой-то момент они набрали скорость и сказали, как они ненавидят Гребенщикова, „Аквариум“ и все остальное. Но двумя бутылками позже они признались мне прямо в обратном. И это было очень трогательно. Я их абсолютно понимаю – сам на их месте сделал бы, наверное, то же самое.
Но самым существенным на этом дне рождения было то, что, когда уже очень много было выпито, совсем глубокой ночью, Цой с Рыбой начали петь песни, которые я, памятуя нашу встречу в электричке, все время из них вытягивал. И они спели практически весь набор, который потом вошел в „45“, за исключением „Асфальта“ и чего-то еще, что было написано уже практически в студии. Впрочем, „Асфальт“ потом из альбома вылетел. Там была и „Восьмиклассница“, и оба „Бездельника“, и „Время есть, а денег нет“ – то есть весь классический набор.
Когда я слышу классическую песню, я ее узнаю. И когда люди, практически никому не известные, садятся и поют подряд набор классических песен – это вводит в полное остолбенение. Я оттуда уехал с мыслью о том, что нужно немедленно поднимать Тропилло и, пока вот это чудо функционирует, – его записывать. И нужно это делать прямо сейчас. С этого, собственно, все и началось.
Андрей Тропилло (из интервью автору, 1991):
«…Боря, надо сказать, принимал участие в записи первого альбома „45“. По крайней мере, он включал магнитофон, когда я выходил, и поэтому одна из песен – „Восьмиклассница“ – оказалась записанной на девятой скорости. Потому что он включил случайно не ту скорость магнитофона. Я сделал баланс, а когда мы писали, то надо было включать, выключать. Боря любит – то они курят, то они пьют, то они разговаривают… Мне иногда это надоедало, и я выходил куда-нибудь. На этот случай надо было включить магнитофон. Поэтому некоторое количество материала оказалось записанным с браком и его нельзя сейчас выпускать на „Мелодии“.
Первый альбом назывался „45“ по длительности материала, который туда влез. Но на самом деле он длится сейчас сорок две минуты, там была еще одна песня, которая называлась, по-моему, „Я – асфальт“. Кстати говоря, у группы появился тогда какой-то начальник автодорожной службы, который сильно им помогал. Я не помню, кто он был, но он говорил, что это про него песня, поскольку ассоциировал себя с асфальтом. Потом песня вылетела, а игралась она три минуты, и соответственно альбом стал меньше. И „42“ надо бы ему называться, а называется он „45“. Альбом „45“ – это сольный альбом Цоя на самом деле. Там Рыбина почти нет, Витя делал все сам. Оформление ему делал Леша Вишня, это одна из его первых работ. Там был изображен Цой, который держит в руках слово „Кино“.
Боря принимал активное участие в записи. Он приходил вместе с Цоем и Рыбиным. Рыбин, кстати, в конце куда-то исчез. Запись делалась прямиком, вживую или с одним наложением на магнитофоне „Тембр“, переделанном мною, но узкими дорожками. Так что запись практически любительская, и это препятствует выходу этого альбома, а он ведь хороший. Там песни „Алюминиевые огурцы“, „Бездельник–1“ и „Бездельник-2“.
В то время, надо сказать, работать с Цоем было проще, потому что он еще не был достаточно сумасшедшим, что ли. Он был тогда мальчик, закончивший художественное ПТУ резчиком по дереву. Кстати говоря, у Майка Науменко до сих пор лежит совершенно замечательная пепельница, сделанная Цоем в виде стопы, каждый из пальцев которой представляет собой миниатюрный мужской член. Вдохновляющая работа».
Леша Рыбин изображает процесс более подробно.
Алексей Рыбин (из книги «Кино с самого начала»):
«Мы вошли в знаменитую, правда, в довольно узких кругах, студию, где родились все альбомы „Аквариума“, в студию таинственного и неуловимого Андрея Тропилло. Несколько комнаток, выделенных под студию звукозаписи охтинским пионерам и школьникам, были завалены разнокалиберной полуразобранной и полусобранной аппаратурой – здесь, видимо, шел постоянный процесс обновления, из трех старых пультов собирался один новый, из одного длинного шнура – три коротких, на стенах висели гроздья микрофонов разных марок. Проходя по комнате, мы натыкались то на одинокий барабан без пластика, то на гитару без грифа, ноги попадали в капканы из гитарных струн, петли которых валялись там и сям на полу. Сама камера звукозаписи была, правда, в идеальном порядке, но мы увидели ее чуть позже, а пока мы видели только хозяина этого местечка. Андрей Тропилло был одет в серые просторные брюки, висевшие мешком, войлочные домашние тапочки и какой-то серенький свитерок.
Прямо вслед за нами приехали Фан, Дюша и Сева. Все были в сборе, и можно было начинать.
– Вы барабаны пишете? – спросил Тропилло.
– Да вообще-то надо бы, – начал Витька.
– А-а-а, у вас барабанщика нет, – понял звукорежиссер. – Хорошо. Драм-машину хотите?
– Драм-машину?..
– Витька, попробуй с машиной, – посоветовал Борис, – это будет интересно, ново и необычно. Новые романтики – новый звук.
– Хорошо, давайте попробуем.
Тропилло быстренько вытащил откуда-то драм-машину, и ею немедленно занялся Фан – мы с Витькой даже не подходили к такому чуду.
– Ну, проходите в камеру, – пригласил нас Тропилло.
Мы прошли в камеру звукозаписи – уютную, красивую, чистую и изолированную. Там был полный порядок – стояли уже два стула, две стойки с микрофонами для нас и наших акустических гитар, лежали шнуры для электрических гитар, стояли барабаны для отсутствующего барабанщика… Мы настроили инструменты – Витька двенадцатиструнку, я электрогитару, взятую напрокат у Бориса.
– Сегодня будем писать болванки.
– Чего? – не поняли мы звукорежиссера.
– Болванки, – повторил Тропилло.
Он сидел в аппаратной, говорил нам в микрофон, что нужно делать, и мы видели его через небольшое застекленное окно. Рядом с Тропилло торчали головы Бориса, Дюши, Севы и Фана, который уже что-то выжимал из драм-машины – какое-то пшиканье, шлепанье и бряканье.
– Бас пишем сегодня? – спросил Андрей у нас.
– Бас-гитары нет, – печально ответил Витька.
– Ладно, потом. Пишем акустику и вторую гитару. Рыба, играй подкладку, соло наложишь вместе с голосом. Поняли?
– Поняли.
– Ну, порепетируйте, отстроим заодно драм-машину.
Мы никак не предполагали, что с драм-машиной у нас будет столько возни. Тогда мы впервые столкнулись с этой штукой и никак не могли удержаться в нужном ритме – все время улетали вперед. Все дело было в том, что машину было очень плохо слышно и Витькина гитара забивала пшиканье этого аппарата, а когда возникала пауза, то выяснялось, что мы опять вылезли из ритма. Поскольку закоммутировать машину иначе было невозможно, то решение проблемы нашел Фан – он стал размашисто дирижировать нам из аппаратной, мы смотрели на него и кое-как записали несколько болванок, придерживаясь нужного ритма.