Загадки Петербурга I. Умышленный город - читать онлайн книгу. Автор: Елена Игнатова cтр.№ 49

Декабристы на площади медлили и ни на что не решались; их противники теперь решительно и поспешно делали карьеру. Лейтенант Михаил Кюхельбекер не бежал с Сенатской — он сложил оружие согласно правилам офицерской чести. Кюхельбекер, по словам А. Е. Розена, «подошел к генералу Мартынову, чтобы через него передать свою саблю великому князю Михаилу… В это время наскочил на него полковник пионерного эскадрона Засс с поднятою саблей, что заставило генерала Мартынова остановить его порыв и сказать ему: „Ай да храбрый полковник Засс! Вы видели, что он вручил мне свою полусаблю!“».

Среди странностей этого дня была еще одна, о которой стоит упомянуть: несмотря на то, что декабристы стояли в первых рядах, в центре каре, ни один из них не был ранен или убит, а на Сенатской 14 декабря погибло около тысячи человек.

Ночью Петербург выглядел как город, захваченный после сражения. Повсюду конные и пешие патрули, к месту сбора вели первых пленных: лейб-гренадеров, солдат Московского полка, матросов Гвардейского экипажа… Сенатская площадь превращена в бивуак победителей. «Странно оживленную картину представляла площадь эта. Она была местами освещена пылающими кострами, у которых грелись артиллеристы и солдаты. Сквозь дым и мерцание пламени то показывались, то скрывались блестящие жерла пушек, поставленных на всех выходах главных улиц на площадь… Внутри этого заветного круга, где за несколько часов решилась участь царя и России, рабочий люд деятельно хлопотал смыть и уничтожить все следы беззаконной попытки неразумных людей, мечтавших хоть немного облегчить тяжесть их горькой судьбины. Одни скоблили красный снег, другие посыпали вымытые и выскобленные места белым снегом, остальные убирали тела убитых и свозили их на реку», — вспоминал М. А. Бестужев.

Среди описаний побоища один эпизод поражает символической выразительностью: «Сенат тогда был не тот, что вот теперь стоит, а старый, и были там сделаны этакие весы правосудия… Так народ забрался туда, братец ты мой, чтобы лучше видеть. Так там смотришь: ноги висят, а верхней части туловища нет. Страх просто!» («Из воспоминаний петербургского старожила»). Чаши весов правосудия уравновесились: обе они заполнились трупами…

В эту же ночь начались аресты — сначала тех, кто был на площади, затем других членов тайного общества. «Все нижние чины, схваченные на месте битвы, были заключены в Петропавловской крепости. Все прочие лица приводились во дворец, и новый император сам всех допрашивал», — писал С. П. Трубецкой. Число арестованных все увеличивалось, их привозили в Петербург со всех концов Российской империи. Среди них были люди, входившие в Союз спасения и Союз благоденствия, а затем отошедшие от политических дел; и те, кто в какой-то степени были причастны к тайным обществам.

У императора достало дальновидности не распутывать клубок до конца, не увеличивать число подследственных — более того, значительная часть их была освобождена за недостаточностью улик или «заслужила забвение кратковременностью заблуждения, извиняемого отменной их молодостью». Он не ошибся: среди тех, кто в тот момент оказался на подозрении или под следствием, находились его будущие министры, генералы, сановники.

К следствию по делу декабристов привлечено 579 человек, осужден 121. В первые недели казематы Петропавловской крепости, гауптвахты Зимнего дворца и Генерального штаба до отказа заполнились арестованными. И кто же они, эти заговорщики и мятежники? Люди из лучших семейств, аристократы, военные в чинах, цвет петербургской молодежи! Общество в смятении, каждый день называют новые имена. «Как? И этот?» «И этот тоже?» Нет, мир решительно сошел с ума!

В начале января 1826 года декабриста А. Е. Розена доставили из Зимнего дворца в Петропавловскую крепость. Он вспоминал: «В Комендантском доме застал я четырех офицеров: лейб-гвардии Измайловского полка Андреева, князя Вадбольского, Миллера и Малютина. Через полчаса вошел комендант на деревянной ноге, генерал-адъютант Сукин, прочел пакеты, поданные фельдъегерем, и объявил нам, что по высочайшему повелению приказано держать нас под арестом. В этой же комнате с нами стоял пожилой мужчина с проседью, в статском сюртуке, с анненским крестом, украшенным бриллиантами, на шее. Комендант обратился к нему, узнал его и воскликнул с укором: „Как! и ты здесь по этому делу с этими господами?“ — „Нет, ваше превосходительство, я под следствием за растрату строительного леса и корабельных снарядов“. — „Ну, так слава Богу, любезный племянник“, — сказал комендант и родственно пожал руку честного чиновника».

Спокойнее становится на душе, что не все основы разрушены — хоть что-то в отечестве осталось незыблемым.

В событиях 14 декабря в Петербурге существенно не только то, что в этот день происходило на Сенатской, но и последствия, реакция общества. Александр Блок скажет: «…Пушкина… убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха». Этот исчезающий воздух еще был на Сенатской, где завершалась целая эпоха нашей истории. Она началась со времен екатерининского либерализма, была овеяна славой победы 1812 года — эпоха расцвета культуры, общественной жизни, давшая столько ярких, сильных, незаурядных людей.

Гибнет Милорадович — славный воин старшего поколения, обречена золотая, в подлинном смысле этого слова, молодежь — достаточно вспомнить Муравьевых, Бестужевых. Битва проиграна — и, как водится, появляются мародеры. Одни тащат по мелочам: у князя С. П. Трубецкого, заключенного под арест в Зимнем дворце, крадут шубу. Полицейский с командой солдат несколько дней ждет на квартире князя А. И. Одоевского, чтобы арестовать его. Рассказ полицейского подкупает своим простодушием. Ему приглянулись ботфорты Одоевского: «Такие чудесные ботфорты. Ночью даже во сне приснились… Утром, братец ты мой, не утерпел я, затворил хорошенько двери и потихоньку снял ботфорты с колодок и примерил. Фу ты, пропасть! точно как будто на меня шиты… Ну, думаю, чего же зевать? Ведь Авдуевскому (Одоевскому. — Е. И.) их теперь не носить; все равно пропадут, пожалуй, а мне пригодятся! Я их, улучивши удобную минуту, и стащил, да с солдатом домой и послал» («Из воспоминаний петербургского старожила»).

Другая кража, о которой рассказал в «Записках» Н. С. Голицын, куда серьезнее: раненого Милорадовича привезли с Сенатской площади в один из ближних домов, уложили на диван, и адъютант А. П. Башуцкий осторожно раздел его, «…снимая с него мундир с лентою и многочисленными орденами его, которые и сложил в той же комнате. После того в нее входило и выходило в течение дня много людей, конечно, не посторонних и не чужих, но в конце концов ордена пропали! — и так как они нигде и ни у кого не оказались, то, вероятно, были украдены! но кем и как — осталось неизвестным». Бедный Милорадович! Он порадовался, что пуля, поразившая его, не солдатская, но не знал, что еще при жизни все награды его будут украдены каким-то негодяем.

Были мародеры и покрупнее. Князь А. И. Одоевский стал в эти дни жертвой не только кражи (что ботфорты? Бог с ними), но и предательства: «Многие из верноподданных сами спешили привозить к императору ближайших своих родственников, не дожидая, чтоб приказано было их взять. Так, В. С. Ланской не дозволил родному племяннику жены своей, кн. Одоевскому, никакой попытки к избежанию ожидавшей его участи, и, не дав ему ни отдохнуть, ни перекусить, повез во дворец. Супруга Ланского наследовала 2 тыс. душ от кн. Одоевского по произнесении над ним приговора», — вспоминал С. П. Трубецкой.