Искусство скуки - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Синицын cтр.№ 25

– Я как-то пошла с родителями в лес, и мы почему-то заблудились. Не помню. – Агнетта, похоже, думала примерно о том же, о чём и Марта. – Мать заметно нервничала, а отец её успокаивал. Я помню, он ещё тогда сказал: «Не всё ли равно куда идти, вот увидишь, завтра утром мы в любом случае будем есть булочки из марципана». Почему он вспомнил про марципан? – Недоумевала Агнетта. – Мы завтракали обычно овсяной кашей.

– Хороший у тебя отец. – Ласково сказала Марта. – И ты хорошая.

– …Это всё равно, что солнце сравнивать с апельсином! Слышишь, Марк? – Роберту стало намного комфортнее в этом мире, а он и не скрывал. – Что приобретает солнце, становясь апельсином? Макс?

– Меня больше сейчас интересует, что теряет апельсин, ахаха.

Роберт махнул рукой, Макса можно было не спрашивать.

– Агнетта?

– Да, ну тебя. – Агнетте было гораздо приятнее болтать с Мартой о ближайших перспективах обтягивающего кроя кримплена, чем углубляться в искривлённое вторичным опьянением Роберта пространство метафоры.

– Солнце становится сочным, а свет превращается в насыщенный и вкусный апельсиновый сок. – На выручку Роберту поспешила одна только рыжая Джоан.

– Что и требовалось доказать! Спасибо, Джоан.

Роберт решил, что теперь, с таким доказательством, можно обратиться непосредственно к Марку.

– Любая поэтическая метафора призвана пощекотать наши сенсорные рецепторы. Проще говоря, глубинным источником метафоры является сенсорный голод. Разумеется, пищевой голод – это просто частный случай сенсорного. Отсюда, у нас появляется «груша», которую нельзя скушать.

– Ты когда последний раз стихи читал? – Агнетта ради своего едкого замечания, даже отвлеклась от ещё не сказавшего, по её глубокому убеждению, своего последнего слова кримплена.

– Тебе?

– Мне ты читаешь вслух только из марокканского меню, и только для того, чтобы меня позлить. – Агнетта заново улыбнулась Марте.

– Гланды молодой обезъяны. – Смакуя каждый слог, процитировал Роберт. – Почки павлина-падишаха! – Макс от души веселился, хлопая ладонями по рулю. – Она на редкость брезглива. – Он указал обратным кивком головы смущённой Джоан на стрекочущую Агнетту. Когда Джоан смущалась, её веснушки оживали и плотнее стягивались к носу. – Брезгливость и расизм растут из одного корня! Но она этого не в силах понять. – Роберт помахал рукой перед лицом подруги, но та не обратила на него никакого внимания. – Она даже трусов снимать не хочет, когда…

И тут же получил увесистый подзатыльник от Агнетты, которая всё так же непринуждённо продолжала болтать, погружаясь всё глубже в распахнутую бездонную голубизну глаз Марты.

– А что ты скажешь по поводу «нецензурной чистоты раннего утра»? – Марк дождался, пока Роберт потрёт свой трещащий статическим электричеством затылок.

– Это ещё откуда? – («Всё-таки Агнетта немного провинциальна» – думал он с досадой).

– Ну, не важно. – Марку явно не хотелось вдаваться в подробности. – Допустим, это из «The Doors». – Он слегка покусывал, невесть откуда возникшую у него во рту несвежую зубочистку.

– Если вдуматься поглубже, – а Роберт полагал, судя по всему, что именно так он и сделал, – причину можно найти всё в том же сенсорном голоде – бредовая слуховая галлюцинация на пороге слышимости, возникшая в условиях депривации слуха.

– Похоже на правду, вне сцены, музыканты все глухие как тетерева, и постоянно им что-то слышится. – Макс отхлебнул немного воды из суровой армейской фляжки, не отрываясь от дороги.

– Нет, по-моему, вы не поняли. – Пигалица Джоан даже рот Марку не дала открыть. – Нецензурна сама чистота утра, а не формирующийся в чьей-то голове сутра неопределённый набор звуков. – Джоан с надеждой посмотрела на Марка, но тот сделал весьма неопределённое выражение лица («ну, где-то, наверное, так»).

Макс с Робертом удивлённо переглянулись – у мышки-то, оказывается, мозги!

– Что, получили, оба? – Агнетта, оказывается, спиной всё слышала («Вот, змея»). – Роб, ты знаешь, что такое объяснять?

– Ну, и? – После полученной звонкой затрещины, он держался нарочито «с достоинством».

– Объяснить – это ввести то, что находится за гранью твоего понимания в мир твоих убогих представлений.

Марта громко засмеялась, прикрывая рот своей астенически тонкой и бледной ладонью. А Джоан, в результате резкого разворота Агнетты к Роберту оказалась почти на коленях у весело и таинственно улыбающегося Марка.

– Всё, я, кажется, её вижу! – Так получилось, что Макс случайно спас распетушившегося друга от неминуемого позорного фиаско.

Впереди по курсу обозначилось нечто похожее на мотель для странствующих по Свету инвалидных колясок, такое всё было на вид издалека маленькое, сиротливое и приземистое. Но, тем не менее, все сразу заметно оживились и оставили спор о метафорах на съедение своему голодному прошлому, давно и неотступно щёлкающему своей зубастой пастью прямо позади багажника. Впрочем, вблизи всё оказалось довольно сносным.

После обеда ехалось труднее, как будто машина обленилась, или воздух стал гуще. Роберт кимарил и его голова совершала на неподвижных плечах свой особый замысловатый танец, словно находилась в трансе отдельно от тела. Марк почти ничего не съел, больше ковырял вилкой, глядя куда-то вниз на скатерть, и теперь клевал носом перед собой, а Джоан периодически повторяла губами, между пережевываниями мелких кусочков бифштекса одну и ту же неслышимую фразу: «Ничего не хочу, ничего не хочу». Один раз кто-то невидимый привёл в действие старый музыкальный автомат в пыльном затемнённом углу, и она вздрогнула. Автомат выдал несколько прерывистых неопределённых звуков, звякнул и замолк. Но, Марте показалось, что она всё-таки успела узнать эту вещь… «Началось!» – равнодушно хмыкнул Роберт. Это, едва уловимое, странное повторяющееся движение губ Джоан заметила одна только Марта, сидевшая прямо напротив неё. Агнетта и Макс были слишком поглощены насыщением желудков, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Даже к неожиданному пробуждению музыкального автомата они отнеслись равнодушно. А Роберту опять становилось скучно.

«Слёзы из её глаз брызнули вертикально вверх» – вспомнила Марта, перебирая взглядом крупную щебёнку, рассыпанную вдоль дороги, когда машина вновь заскользила по дороге. Это было в книжке подчёркнуто карандашом. Наверняка мужчиной, подумала она тогда. А ещё, мужчина поставил на полях жирный вопросительный знак. Не поверил, что такое может быть, чтобы у женщины, лежащей на спине, от отчаяния слёзы брызнули из глаз вертикально вверх. Откуда ему знать? Что он знает про женское отчаяние? «Ничего не хочу, не хочу ничего, хочу ничего…» – повторяла про себя Марта, как расстроившееся заклинание, так и этак переставляя слова, и изредка поглядывала на Джоан.

А ведь нам действительно некуда деваться, – с ужасом подумала Марта, когда на небе стали появляться первые, беспорядочно разбросанные, клочковатые облака, а встречный ветер стал доносить до её ноздрей подозрительную свежесть, – к вечеру мы неизбежно упрёмся либо в море восточнее Марселя, либо в провансальские Альпы. И что тогда? Почему дорога всегда должна заканчиваться? Почему она не может стать бесконечным дождём, как у Маркеса?