Сказки века джаза - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Скотт Фицджеральд cтр.№ 174

Она превратилась в живой спиртовой факел.

Их губы встретились в одном долгом поцелуе, а затем их накрыла падающая стена.

«Одно целое»

Когда Долдрумы прорвались сквозь кольцо пламени, они обнаружили их прямо там, где они упали, и руки их были сплетены вместе.

Старый Джем Долдрум был тронут.

Он снял шляпу.

Он наполнил ее виски и выпил его.

– Они умерли, – медленно произнес он, – но они так страстно любили друг друга! Теперь все кончено. Мы не должны разъединять их.

И они бросили их вместе в ручей, и два всплеска слились в один.

Дождь кончился, небо на западе пожелтело, а в воздухе повеяло прохладой. По немощеной, красноватого оттенка улице, очерченной дешевыми бунгало десятых годов постройки, начал свой путь вдоль тротуара мальчик на большом взрослом велосипеде. Монотонное очарование улицы, казалось, соответствовало его планам. Проехав около сотни ярдов, он останавливался, слезал с велосипеда, разворачивал его, прислонял к каменной ступеньке и вновь садился в седло, чтобы не без труда и пота вернуться к исходной точке. На одном конце пути находилась цветная девчонка лет четырнадцати, нянчившая вялое дитя, а на другом – ничейный тощий котенок, испуганно жавшийся к бордюру. Кроме них, на улице не было ни души.

Мальчик успел совершить уже столько поездок туда и обратно, что и печальный котенок – там, и картинно праздная цветная девчонка – здесь совсем перестали его замечать. Но вдруг из-за угла неожиданно показался человек, и мальчик был вынужден совершить опасный поворот, чтобы избежать столкновения, и лишь после мгновения наигранной паники он позволил себе восстановить равновесие.

Хотя мальчику происшествие представлялось серьезным, вновь прибывший едва обратил на него внимание, резко свернул с тротуара и сразу же с явным интересом уставился на стоявший перед ним дом. Дом был самым старым на этой улице, его стены были обиты дранкой, а крыша – обшита гонтом. Это был дом в очищенном от любых наслоений смысле этого слова: именно такой, какой дети рисуют на классной доске. Дом нес явный отпечаток эпохи, но не в конструкции: его внешний вид определенно служил лишь достойной формой его содержанию. Это был дом распространенного в глубинке типа, лет на тридцать старше оштукатуренных бунгало, которые с некоторых пор воспроизводились в геометрической прогрессии со скоростью, позволявшей предположить, что строительство как-то связано с гигантскими кроликами. На протяжении тридцати лет такие жилища удовлетворяли всем критериям среднего класса: экономическим, поскольку были дешевы, и эстетическим – поскольку отличались уродством. Это был дом, выстроенный племенем, наиболее энергичные представители которого надеялись вскоре либо разбогатеть, либо уехать за лучшей долей, и был он тем примечательнее, что на протяжении столь многих лет смог сохранить в целости как эту свою нестабильность, так и все присущее ей безобразие и дискомфорт.

Мужчина был ровесником дома – ему было лет сорок пять. Но, в отличие от дома, он не выглядел ни уродливо, ни дешево. Его костюм был слишком хорош, чтобы можно было подумать, что он был сшит где-либо за пределами столицы; более того, он был настолько хорош, что нельзя было сказать, в какой именно столице он был сшит. Мужчину звали Аберкромби, и самое важное событие в его жизни произошло в доме, перед которым он сейчас стоял. Он здесь родился.

Этот дом значился на последнем месте в списке всех домов на земле, в которых ему надлежало бы родиться. Сам Аберкромби считал так почти сразу после этого события и продолжал так считать и сейчас – уродливый домишко в третьесортном южном городке, где его отец с кем-то на паях владел бакалейной лавкой. С тех пор Аберкромби успел сыграть в гольф с президентом Соединенных Штатов Америки и отобедать, сидя за столом между двумя герцогинями. Президент ему показался скучен, герцогини также были скучны и ни в малейшей степени его не смутили, – тем не менее оба происшествия оставили приятный осадок в его душе и до сих пор грели его наивное тщеславие. Он испытывал наслаждение от того, что прошел столь длинный путь.

Несколько минут он внимательно рассматривал дом, пока не заметил, что в нем никто не живет. Причиной того, что кое-где не были закрыты ставни, было то, что эти ставни отсутствовали. Из этих пустот на него незряче выглядывала бесконечная темная гладь покрытых пылью окон. Двор зарос густой и длинной травой, а в широких трещинах между плитами дорожки виднелась похожая на бледно-зеленые усы живая поросль. Однако было ясно, что в доме еще совсем недавно кто-то жил, потому что на крыльце валялось полдюжины газет, свернутых в рулоны для ускорения доставки, и бумага только-только начала покрываться желтизной забвения.

Когда Аберкромби поднялся на крыльцо и уселся на древней скамье, желтизна газет еще не могла сравниться с небом, хотя это небо демонстрировало все оттенки желтого: и желтовато-коричневый, и золотистый, и персиковый. На другой стороне улицы, за пустырем, возвышались сплошной стеной живописные дома из красного кирпича, и Аберкромби нравился этот пейзаж: теплый цвет кирпича на земле и свежее после дождя небо, изменчивое и призрачное, как во сне. Всякий раз, когда ему необходимо было отвлечься, он вызывал у себя в памяти эту картину: дома и чистое, как в этот час, небо. Аберкромби сидел и вспоминал дни своего детства.

Через десять минут из-за угла показался еще один мужчина – совсем другой, отличавшийся как внешне, так и внутренне. Это был рабочий лет сорока шести, его костюм был заношен, он сам – измучен, а его женой была женщина, определенно знававшая в девицах лучшие времена. Последнее, как известно, всегда пишется красным курсивом нищеты.

Его звали Хеммик, Генри В., или Джордж Д., или Джон Ф. – в породившем его племени воображения слишком мало, чтобы тратить его на имена или планы. Он служил клерком на фабрике, которая занималась производством льда, жизненно необходимого долгим южным летом. Его начальником был человек, владевший патентом на упакованный в жестянки лед, которым он, в свою очередь, был обязан только Господу Богу. За всю жизнь Генри В. Хеммик так и не открыл нового способа рекламы льда в жестянках и так никогда и не смог, тщательно скопировав технологию, придумать, как расширить производство и в полной тайне подготовиться к тому, чтобы сделаться партнером. Он не примчался домой к жене, крича: «Нелли, теперь ты сможешь нанять этого повара – меня повысили, я теперь старший управляющий!» Придется вам принять его, как и Аберкромби, таким, каков он есть и каким будет всегда. Рассказ этот – о прошлом.

Когда второй мужчина поравнялся с домом, он свернул на дорожку. Поднимаясь по шатающимся ступеням крыльца, он заметил Аберкромби – незнакомца – и с вымученным удивлением слегка ему поклонился.

– Добрый вечер, – произнес он.

Аберкромби вслух выразил свое согласие с этим мнением.

– Прохладно. – Вновь пришедший обернул платок вокруг указательного пальца и провел забинтованным пальцем по внешней кромке стойки воротника. – Сняли дом? – спросил он.