Сказки века джаза - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Скотт Фицджеральд cтр.№ 128

Они заплатили по счету и вышли в вестибюль.

В этот момент вращающаяся дверь на улицу повернулась в тысячный раз за это утро, впустив в вестибюль гостиницы очень бледную юную красавицу с темными кругами под глазами, одетую в сильно помятое вечернее платье. Рядом с ней был некрасивый толстый мужчина – спутник для нее явно не подходящий.

На верхней площадке лестницы эта пара встретилась с мистером Входом и мистером Выходом.

– Дорогая Эдит! – начал мистер Вход, весело шагнув к ней и отвесив низкий поклон. – С добрым утром тебя!

Толстяк вопросительно посмотрел на Эдит, будто спрашивая у нее разрешения сейчас же устранить этого человека с ее пути.

– Простите за фамильярность, – добавил Питер в качестве запоздалого извинения. – Доброе утро, Эдит. – Он схватил Дина за локоть и потянул его вперед. – Позволь тебе представить, Эдит: мистер Выход. Мой лучший друг. Мы неразлучны. Мистер Вход и мистер Выход.

Мистер Выход выступил вперед и поклонился; он шагнул так широко и поклонился так низко, что чуть не опрокинулся вперед и смог удержать равновесие, лишь слегка ухватившись рукой за плечо Эдит.

– Менязовутмистервыход, Эдит, – вежливо промямлил он. – Мистервходимистервыход.

– Дамистервходимистервыход, – с гордостью сказал Питер.

Но взгляд Эдит скользнул мимо них – куда-то вдаль, на галерею наверху. Она чуть кивнула толстяку, который, словно медведь, пошел вперед и уверенным резким жестом развел мистеров в стороны. В образовавшийся проход проследовали он и Эдит.

Но, едва сделав десяток шагов, Эдит снова остановилась – остановилась и указала на низкорослого брюнета в солдатской форме, оглядывавшего толпу – и, в частности, живописных мистера Входа и мистера Выхода – несколько озадаченным и ошеломленным, исполненным благоговейного трепета взглядом.

– Вон он! – воскликнула Эдит. – Смотрите! – Она возвысила голос, почти взвизгнула. Указательный палец слегка дрожал. – Этот солдат сломал ногу моему брату!

Послышались крики; мужчина в пиджаке-визитке покинул свое место у стойки регистрации и проворно пошел вперед; тучная личность совершила молниеносный прыжок к низкорослому черноволосому солдату, и вестибюль сомкнулся вокруг образовавшейся маленькой группы людей, заслонив их от глаз мистера Входа и мистера Выхода.

Но для мистера Входа и мистера Выхода это происшествие было всего лишь пестрым переливающимся сегментом шумного и кружащегося мира.

Они слышали громкие голоса; они видели, как прыгнул толстяк; и вдруг картинка пошла полосами.

И вот они уже поднимаются в лифте наверх.

– Простите, на какой вам этаж? – спросил лифтер.

– На любой, – ответил мистер Вход.

– На последний, – сказал мистер Выход.

– Это и есть последний, – возразил лифтер.

– Так постройте еще один! – сказал мистер Выход.

– Еще выше, – сказал мистер Вход.

– На небо! – сказал мистер Выход.

XI

В спальне номера маленькой гостиницы рядом с Шестой авеню проснулся Гордон Стеррет; голова болела, особенно затылок, пульс был болезненным и учащенным. Он поглядел на серые рассветные тени по углам комнаты, на стоявшее в углу большое кресло, кожаная обивка которого протерлась от долгого использования. Увидел одежду – неопрятную, мятую, валявшуюся на полу, – почувствовал затхлый запах сигаретного дыма и спиртного. Окна были плотно закрыты. Снаружи яркое солнце отбрасывало луч на подоконник, и в этом луче кружились пылинки; он упирался в изголовье широкой деревянной кровати, на которой он провел ночь. Гордон лежал неподвижно, будто в коме, все еще под действием алкоголя, глаза его были широко открыты, в голове что-то громко щелкало, будто в несмазанной машине.

С того момента, как он заметил пылинки в солнечном луче и дырку в большом кожаном кресле, прошло почти полминуты, и он ощутил, что рядом с ним кто-то лежит; а еще полминуты спустя он вспомнил, что теперь он отныне и навеки женат на Джевел Хадсон.

Через полчаса он вышел на улицу и приобрел в магазине спортивных товаров револьвер. Затем на такси доехал до комнаты, которую снимал на Тридцать седьмой улице в восточной части города, лег ничком на стол, на котором лежали его рисунки, бумага и карандаши, и выстрелил себе почти точно в висок.

Комната на первом этаже загородного дома. Верхняя часть стены украшена фризом, изображающим рыбака с сетью и корабль в малиновом океане, рыбака с сетью и корабль в малиновом океане, рыбака с сетью и так далее. В одном месте фриз перекрывается, и мы видим половину рыбака с половиной сети, сдавленных половиной корабля в половине малинового океана. Фриз не имеет никакого отношения к сюжету, но, честно говоря, он меня завораживает. Я мог бы продолжать и дальше, если бы мое внимание не привлек один из двух находящихся в комнате объектов: голубая фаянсовая ванна. Эта ванна – с характером. Не одна из этих новых, напоминающих гоночные яхты, а приземистая, широкая, с высокими бортами; кажется, что она изготовилась к прыжку, но внезапно передумала, вспомнив о недостаточной длине своих ножек, свыклась с окружением и покорилась своей голубой фаянсовой судьбе. Но из сварливости она никогда никому не позволяет вытянуть ноги, лежа в ней, – и тут мы плавно переходим к описанию второго находящегося в комнате объекта.

Это девушка, выглядящая естественным придатком ванны – над бортиком видны только ее голова, лебединая шея (у красавиц шея всегда «лебединая») и совсем чуть-чуть – плечо. В течение первых десяти минут пьесы все внимание публики поглощено вопросом, следует ли режиссер системе Станиславского, то есть действительно ли актриса без одежды или же публику пытаются обмануть?

Девушку зовут Жюли Мерви. То, как она сидит в ванной, позволяет заключить, что она невысокого роста и привыкла за собой ухаживать. Ее верхняя губа в улыбке чуть обнажает зубы, что делает ее похожей на пасхального кролика. Пройдет совсем немного времени, и ей исполнится двадцать.

А, вот еще что: высоко, справа от ванны, находится окно. Оно узкое, с широким подоконником, пропускает внутрь много света, но при этом эффективно противодействует всем желающим заглянуть в ванную комнату снаружи. Начинаете догадываться, что будет дальше?

По традиции, мы начнем с песни, но, поскольку изумленные вздохи публики практически заглушили начало, придется удовольствоваться лишь концом:

Жюли (изящное «сопрано энтузастико»).

Изящный парниша, вошедший в Чикаго,

Был Цезарь – он всех покорил!

Святоши, конечно, плевались; весталки

Плясали, что было сил.

Когда начинал зажигать нервный Нервий

Свой консульский блюз, контрабас

Мог мертвых поднять на танцпол. Все плясали