– Она спросила у Андре Кастонге, какого размера у него член.
– Нет. Я спросила у него, какого размера член он сам. Это разные вещи.
Рут раздвинула большой и указательный пальцы, показывая расстояние дюйма в два.
Клара не смогла сдержать улыбку. Ей и самой нередко хотелось задать этот вопрос владельцам галерей.
Доминик покачала головой:
– Потом она задала вопрос другому…
– Франсуа Маруа? – спросила Клара.
Вообще-то, ей хотелось отправить к художникам Доминик и Рут, а с торговцами искусством поговорить самой, но пока она была не готова встречаться с Кастонге. Не готова после его звонка и ее разговора с Питером.
– Да, Франсуа Маруа. Она спросила, какой у него любимый цвет.
– Я думала, это будет полезно.
– И что, было полезно? – язвительно спросила Доминик.
– Не в той мере, в какой можно было ожидать, – признала Рут.
– Значит, несмотря на жесткий допрос, ни один из них не признался в убийстве Лилиан Дайсон? – спросила Мирна.
– Они держались на удивление хорошо, – сказала Доминик. – Хотя Кастонге и обмолвился, что его первой машиной был «гремлин»
[53]
.
– Ну разве он не психопат? – подхватила Рут.
– А как дела у вас двоих? – спросила Доминик, потянувшись за лимонадом.
– Даже не могу толком сказать, – ответила Мирна и зачерпнула горсть орешков кешью, почти опустошив вазочку. – Мне понравилось, как ты разоружила этого Нормана, когда он вспомнил Дени Фортена.
– Ты это о чем? – спросила Клара.
– Ну, когда ты сказала ему, что сама пригласила Фортена. Вообще-то, если подумать, это еще одна загадка. Что здесь делал Дени Фортен?
– Мне не хочется тебе об этом говорить, – промямлила Клара, – но я и в самом деле пригласила его.
– На кой черт ты это сделала, детка? – спросила Мирна. – После того, как он поступил с тобой?
– Если бы я отказывала от дома всем дилерам и галеристам, которые отказывали мне, то вчера здесь никого бы не было.
Не в первый раз Мирна удивлялась своей подруге, способной простить такие оскорбления. И получившей столько оскорблений. Мирна считала себя довольно сильной личностью, но сомневалась, что смогла бы долго протянуть на вине и сыре и в беспощадном мире искусства.
Интересно, кого еще простила и пригласила Клара из тех, кого не следовало бы?
Гамаш позвонил заранее и теперь смог занять парковочное место за галереей на рю Сен-Дени в Монреале. Место это было зарезервировано для персонала, но сегодня, в воскресенье, в половине шестого большинство уже разъехались по домам.
Он вышел из машины, огляделся. Сен-Дени была одной из шикарных улиц Монреаля. Но проулок за ней имел жалкий вид: повсюду на асфальте валялись использованные презервативы и пустые шприцы.
За величественным фасадом скрывалось убожество.
Гамаш запер машину и пошел к шикарной улице, спрашивая себя, какая Сен-Дени настоящая.
Стеклянная входная дверь галереи Фортена была заперта, и Гамаш пошарил взглядом в поисках звонка, но тут появился улыбающийся Дени Фортен и отпер дверь.
– Месье Гамаш! – Он обменялся рукопожатием со старшим инспектором. – Рад снова вас видеть.
– Mais, non
[54]
, – возразил Гамаш, слегка поклонившись. – Это я рад вас видеть. Спасибо, что смогли принять меня так поздно.
– Это дало мне возможность закончить кое-какую работу. Вы же знаете, как это бывает. – Фортен запер дверь и жестом пригласил гостя вглубь галереи. – Мой кабинет наверху.
Гамаш двинулся за Фортеном. Прежде они встречались несколько раз, когда Фортен заезжал в Три Сосны, предполагая устроить персональную выставку Клары. Фортену, яркому и привлекательному, было, вероятно, лет сорок. В отлично скроенном пиджаке, отглаженной рубашке с открытым воротом и черных джинсах он выглядел стильным и элегантным.
Пока они поднимались по лестнице, Фортен с немалым увлечением рассказывал о некоторых картинах на стенах. Старший инспектор внимательно слушал, но не забывал оглядывать стены – не найдется ли где работы кисти Лилиан Дайсон. Стиль Лилиан был настолько уникален, что ее картина наверняка бросилась бы в глаза. Но хотя Гамаш и увидел несколько блестящих работ, картин Дайсон среди них не было.
– Café? – Фортен указал на кофемашину рядом со своим кабинетом.
– Non, merci.
– Может быть, пива? День выдался жаркий.
– Не откажусь, – сказал старший инспектор и удобно устроился в кресле.
Как только Фортен вышел за дверь, Гамаш наклонился над столом и просмотрел бумаги. Контракты с художниками. Макеты анонсов предстоящих выставок. Одна – знаменитого квебекского художника, другая – неизвестного Гамашу. Вероятно, какого-то многообещающего таланта.
Упоминаний Лилиан Дайсон или Клары Морроу его быстрый осмотр не выявил.
Заслышав мягкие шаги, Гамаш сел, и тут же в кабинет вошел Фортен.
– Прошу. – В руках галериста был поднос с двумя стаканами пива и сырной тарелкой. – У нас всегда есть запас вина, пива и сыра. Необходимая принадлежность профессии.
– Разве принадлежность вашей профессии не кисти и краски? – спросил Гамаш и взял запотевший стакан с холодным пивом.
– Ну, это для тех, кто занимается творчеством. А я всего лишь низменный предприниматель. Мост между талантом и деньгами.
– À votre santé
[55]
.
Инспектор поднял стакан, Фортен сделал то же самое, и оба с удовольствием пригубили пиво.
– Творчество, – сказал Гамаш, поставив стакан и взяв кусочек пахучего «стилтона». – Но художники еще и эмоциональны, временами душевно неустойчивы.
– Художники? – спросил Фортен. – Вы это о ком?
Он рассмеялся. Смех у него был легкий и веселый. Гамаш не мог не улыбнуться в ответ. Трудно было не испытывать симпатии к этому человеку.
Гамаш знал, что обаяние – это тоже принадлежность профессии галериста. Фортен предлагал сыр и обаяние. Когда это ему было нужно.
– Я полагаю, – продолжил Фортен, – это зависит от того, с кем их сравнивать. Если сравнивать с бешеной гиеной или, скажем, с голодной коброй, то художник покажется невинным ягненком.