Кристалл в прозрачной оправе - читать онлайн книгу. Автор: Василий Авченко cтр.№ 51

Магадан широко воспет, что неудивительно. В «народных» блатных песнях. В сочинениях знаменитого тенора Вадима Козина, после второй отсидки оставшегося жить в Магадане (иногда думают, что Козин сидел «за политику», на самом деле – по статье «мужеложство и совращение малолетних»). Как минимум дважды (не считая случайных упоминаний) Магадан воспел Высоцкий – «Мой друг уехал в Магадан…» и «Ты думаешь, что мне не по годам…». Во второй песне Семёныч поёт о неких «трактах», имея в виду, наверное, Колымский тракт, и почему-то называет бухту Нагаева «Нагайской», но зато метко рифмует «Магадан» и «вдрабадан» – в обоих словах слышна роковая неотвратимость. Дальше идёт разного рода «шансон», а попросту – низкопробный блатняк, и вдруг неожиданно – Илья Лагутенко, не раз упоминавший Магадан (будто пристреливаясь) и наконец написавший песню «Колыма».

У Билибина и Бориски, этих невоспетых героев Севера, было ещё одно соприкосновение – даже более тесное, чем находка золота на Среднекане. Экспедиция Билибина наткнулась в этих глухих местах на банку из-под дореволюционного какао, полную золотого песка и самородков. Билибин решил, что эта банка – Борискина, и назвал прииск в его честь. Позже, в конце тридцатых, на этом Борискином прииске был обнаружен прекрасно сохранившийся в вечной мерзлоте (внутреннее тепло Земли надёжно спрятано, достигая адских градусов на многокилометровой глубине – не отсюда ли представления о преисподней; только в вулканических зонах тепло прорывается наверх, тогда как в вечной мерзлоте все тела – и грешников, и праведников, если такие есть, – хранятся нетленными) труп бородатого человека с документами на имя Бари Шафигуллина. Его последний шурф был пробит прямо на краю золотой россыпи.

Билибин и Цареградский стали крёстными отцами колымского золота. Первую Колымскую экспедицию от Геолкома ВСНХ СССР под руководством Билибина, считавшего, что Колыма – «пряжка» от «золотого пояса», протянутого от Амура до Калифорнии, отправили в бассейн Колымы в 1928-м – спустя три года после окончательного завершения Гражданской войны на Дальнем Востоке. Экспедиция забрасывалась на Колыму через Владивосток и Олу – посёлок рядом с нынешним Магаданом. Они были совсем молодыми, эти вчерашние студенты питерского Горного, которым доверили искать советский Клондайк: 27-летний Билибин и 26-летний Цареградский. Впрочем, тогда люди выглядели не то что старше – взрослее. Посмотрите на фото тех лет – революционных, довоенных, военных – и попробуйте поверить в то, что изображённым на них начальникам, героям, командирам по двадцать – двадцать пять лет. Сегодня к этому возрасту человек часто не успевает повзрослеть, многие не успевают и к сорока-пятидесяти.

Изучите карту северо-востока России, поищите на ней населённые пункты и дороги – и кое-что поймёте. А в 1928-м не было даже Магадана. Из Олы начался путь на Колыму по полубелым пятнам неточных карт. Потом – открытие на Среднекане и драматическое возвращение во Владивосток по штормовому морю на неисправном пароходе «Нэнси Мюллер»… Понятно, что Билибин опирался на опыт предшественников, в том числе Черского, исследовавшего эти места ещё в конце XIX века. Немалую роль сыграли исследования 1926 года Обручева-младшего Сергея, сына автора «Земли Санникова». Но именно билибинская экспедиция открыла Северо-Восточную золотоносную провинцию.

В 1930-м на верхнюю Колыму отправилась Вторая Колымская экспедиция Валентина Цареградского, подтвердившая наличие промышленных запасов золота. Вскоре был создан знаменитый Дальстрой. Если мифологизированная Дальневосточная республика (1920–1922) была самостоятельным государством только де-юре, фактически подчиняясь Советской России, то Дальстрой, де-юре считавшийся хозяйственной организацией, фактически был государством в государстве. Оно существовало с 1931-го по 1957 год – со своей властью, законами, lifestyle’ом, судом, культурой. Оно охватывало гигантскую территорию от Якутии до Чукотки, от Охотского моря до Северного Ледовитого океана. Это был «комбинат особого типа, работающий в специфических условиях, и эта специфика требовала особых условий работы, особой дисциплины, особого режима» (определение Сталина). Трест Дальстрой создавался ради золота, но здесь добывались и олово, вольфрам, кобальт, уран.

Вскоре после создания Дальстроя в порт Нагаево (будущий Магадан) пришёл пароход «Сахалин» с первым (с 1931-го по 1937 год) начальником треста Эдуардом Берзиным, которого впоследствии расстреляли как изменника родины. О нём, кстати, хорошо отзывался зэк Шаламов. «Колымский ад» начался уже после Берзина, когда тот оказался не нужен. Возможно, такие, как Берзин, были последними идеалистами, искренне верившими в создание нового человека. После них лагеря, оставаясь карательным и хозяйственным учреждением, уже не были лабораторией по исправлению и улучшению человеческой породы.

Задолго до Колымы золото частным или государственным порядком мыли много где. Не только на Алдане или северо-востоке, не только в «диких степях Забайкалья», но и у нас в Приморье. Так, Михаил Янковский, сосланный в Уссурийский край за участие в польском восстании 1863 года, намыл первоначальный капитал на золотых приисках острова Аскольд у южного побережья Приморья, после чего основал большое хозяйство в Сидеми (ныне Безверхово на курортном юго-западе Приморья). Валерий Янковский – внук Михаила и сын Юрия, автора книги «Полвека охоты на тигров», – прошёл корейскую эмиграцию, был арестован СМЕРШем в 1945-м, отсидел в лагере и умер во Владимире в 2010 году на 99-м году жизни (говорят, этот мощный старик скончался оттого, что упал с турника). Остров Аскольд впоследствии стал военным городком. В начале нулевых я видел там руины древней советской цивилизации, обломки космических антенн-шаров, рваные трубы коммуникаций, пустые дома.

В арсеньевском «Кратком военно-географическом и военно-статистическом очерке Уссурийского края» говорится о приморской золотой лихорадке 1907 года. Когда дела лесопромышленника Гляссера на реке Санхобэ пошатнулись, по краю пошёл слух о золоте и даже алмазах. Рабочие Гляссера поголовно заболели золотой лихорадкой. «Эти несчастные, душевнобольные люди бродили подолгу в горах, в лесу в надежде найти золото… Видя, что золото не так-то легко найти, что для этого нужны знания, время и деньги, они решили поселиться… где-нибудь поблизости. Для этого они отправились во Владивосток, там получили в Переселенческом управлении денежные пособия и вскоре возвратились назад уже в качестве переселенцев. На полученные деньги они прежде всего купили водки. Спустя два месяца они были в том же положении, как и в первый день своего приезда на р. Санхобэ… Они сами не знали, как будут жить дальше, что делать и чем питаться. Очень немногие из них интересовались землёю, большая же часть были авантюристы – искатели приключений», – пишет Арсеньев.

Ещё один приморский сюжет – «манзовская война» 1868 года, стычки с китайцами-«манзами» из-за золота, которое те самовольно мыли на Аскольде. Понадобилось вмешательство армии: манзы успели сжечь Шкотово и Никольское (нынешний Уссурийск), ожидалось их нападение на Владивосток…

«Металл» в стране мыли, но для того чтобы добыть Большое Золото, потребовались Сталин и Дальстрой. Уже в 1931-м на Колыме действовали пять приисков – «Среднекан», «Борискин», «Первомайский», «Юбилейный», «Холодный». Так начиналась золотая Колыма, о которой мы знаем из народной песни про Ванинский порт, готической баллады «Белая вошь» Галича и рассказов Шаламова (а где-то над ними – тень Чехова, основоположника дальневосточной каторжной обнажённой литературы).