– Но что он мог поделать?
– Поставить две пушки у ограды и одну напротив центрального балкона. Три выстрела, уверяю, рассеяли бы эту сволочь!
– Но это были женщины! Они пришли просить хлеба!
– Пушки не занимаются определением пола. Пушки стреляют.
– Людовик – добрый король. Он не мог…
– Когда я слышу: «Добрый король», я говорю: «Какое неудачное в стране правление». Но скоро настоящая власть вернется во Францию.
– Вы думаете?
– Уверен. Люди уже устали от свободы. Свобода предполагает личную ответственность. Вы плохо спите, вы говорите себе: «Так ли я живу, и почему кто-то живет лучше и преуспел больше?» Совесть, страдание и, главное, ощущение собственной неполноценности… эти итоги свободы мучают. То ли дело, когда король или диктатор отнимает у граждан проклятую свободу и вместе с ней самое тяжкое – бремя выбора, решений. Он выбирает за них. Они имеют право сказать себе: «Мы хотели, но не можем. Мы не состоялись, и не потому, что бездарны, а потому, что правитель мешал нам». К ним возвращается состояние детства, совесть имеет право замолчать, они безгрешны. Только истинный диктатор возвращает людям это чувство. И я уверен, что люди, прогнав короля, уже скучают по его власти – власти Отца нации.
– Значит, вы думаете, что король вернется?
– Король – никогда, ибо с ним могут вернуться аристократы. И хотя народу не нужна свобода, но равенство ему необходимо. Люди ненавидят привилегии соседа… Нет, король не вернется, но вернется Власть! Новый хозяин страны даст всем равные права. И в том числе равенство общего подчинения ему – Отцу нации.
Ремарка: комната была тускло освещена. Казот долго молчал, сидя в рассветном сумраке. Наконец сказал:
– Это ужасно, но вы правы. Однако дело, ради которого я пригласил вас, требует службы королю.
– Я говорил вам о велениях истории. Но практики могут изменять ее ход, во всяком случае, на время.
– Дело обещает быть очень опасным…
– Но именно за это вы хорошо заплатите – так я понял из слов гражданина Ронака. Что же касается опасности… Вы можете зарыться на сто футов в землю, но если пуля предназначена вам, она вас и там найдет… Думаю, я сказал достаточно, чтобы вы могли понять, соответствую ли я рекомендациям, которые дали те, кто видел меня в деле. Позвольте откланяться. Я прошу сообщить ваше решение не позже чем послезавтра.
– Надеюсь, не в пять утра?
– Если решение будет положительным, то лучше в четыре, чтобы не терять драгоценного времени. Мсье Ронак знает, как и где меня найти».
Тут заговорил Бомарше:
– После его ухода Казот прошел ко мне в комнату и сказал… Фигаро, продолжай читать текст Казота!
– «Он ушел, даже не попрощавшись… А кто такой мсье Ронак
[4]
?»
– «Так я называю себя, когда пускаюсь в сомнительные предприятия. Я предпочитаю, чтобы он знал меня под этим именем… Что вы о нем скажете?»
– «Страшный молодой человек. Когда он взглянул на меня… это был взгляд, от которого я почему-то задрожал».
– «Это – тот человек».
– «Несомненно. Но вам придется убедить в этом королеву. Она теперь занимается всем. Это поразительно: она, которая жила только для развлечений и без зевоты не могла слушать о политике, принимает министров, ведет тайную переписку со всеми дворами и готовит побег. Король в прострации, нынче наш король – она. Вы должны с ней поговорить. Сейчас это, кстати, несложно: так как газеты не перестают трубить о бегстве короля, королева придумала, как успокоить публику – Ее Величество и сестра Его Величества принцесса Елизавета вечерами гуляют в Булонском лесу. Завтра они будут там между шестью и семью вечера. Как зовут вашего лейтенанта, граф?»
«Какое-то корсиканское имя, которое невозможно запомнить…»
«Вы не хотите мне сказать?»
«Да, пока вы не решитесь – так мы с ним условились. Он, конечно же, не хочет стать известным в неизвестной ему истории. Я обещал…»
И вот тогда наступила одна из кульминаций пьесы. Явление пятое: в Булонском лесу в шесть вечера – Бомарше, королева и принцесса Елизавета. Антуанетта так изменилась! Вчерашняя взбалмошная девочка, «королева рококо», стала прекрасной печальной женщиной… Фигаро, передай мадемуазель текст королевы!
Мадемуазель де О., несколько опьяневшая, нетвердым голосом начала читать:
– «Здравствуйте, Бомарше. Я рада, что вы с нами».
– «Ваше Величество, я ваш верный слуга».
– «Надеюсь, я не подведу вас и сыграю свою новую роль не хуже, чем в Трианоне».
– «Я в этом уверен. Но, Ваше Величество, мы должны думать и об успехе всей пьесы. А здесь многое будет зависеть и от партнера».
– «Поверьте, мой партнер достоин вашей пьесы».
– «Я уверен в этом. Но сможет ли он быть с вами на протяжении всего действия?»
– «Увы, нет».
– Вы торопитесь, – обратился Бомарше к мадемуазель де О., – а здесь ремарка.
Мадемуазель прочла ремарку:
– «Она прелестно вздохнула: «Увы, нет».
– «А у меня, Ваше Величество, есть великолепный протеже на роль… конечно, не партнера, но заботливого и умелого слуги. Мсье Казот имел возможность его увидеть и сможет подтвердить. Я прошу вас обсудить это с мсье Казотом, избегая отвергнутого судьбой партнера. Ибо по опыту могу сказать: актеры не терпят умелых соперников на сцене. А мой протеже создан самой судьбой для опасных ролей».
– «Ах, Бомарше, я не знаю, чем все это закончится, но знаю, что ни о чем не буду жалеть. Нельзя покорно сносить унижения».
– «Так как насчет моего протеже, Ваше Величество?»
– «Мсье Казот вам передаст… Я переписываюсь с ним ежедневно».
– И Казот вскоре передал мне ответ королевы: «Нет»… Что ж вы молчите, граф? – обратился Бомарше к Ферзену. – Это ведь был привет от вас… который столько раз губил ее своими советами, который и сейчас лжет, будто не знал о моем участии. Знал и жалко ревновал! Этот безумец ревновал ее к людям, цветам, даже срубленным деревьям… Да, я любил ее, а вы погубили!.. Пистолеты в вашем распоряжении. Я закончил.
Граф сказал, как-то сразу охрипнув:
– Вы… вы ничтожный…
– Простолюдин, – улыбнулся Бомарше.
– Вы посмели охотиться за нею. Она рассказывала, как на репетиции вы смотрели на нее…
– Даже это рассказывала? Да, мой друг, я люблю дам – молодых и не очень, красавиц… и не очень. Всех, кто репетировал в моих пьесах. – Бомарше засмеялся. – Впрочем, и в чужих тоже… Но это вы погубили ее! Как мы с вами теперь хорошо знаем, мой корсиканец не умел проигрывать. Он спас бы и ее, и Семью.