Скифская пектораль - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Цветкова cтр.№ 4

Ему хотелось потрогать всё своими руками, самому попробовать слить в одну колбу много разных цветных водичек.

Один раз ему это удалось. Каким-то образом дверь подвала оказалась незапертой. Энрике осторожно вошёл, боясь, что Джек прогонит его. Но Джека в лаборатории не было. И тогда Энрике стал судорожно собирать с полок колбы с жидкостями. (Скорее, скорее, пока не пришёл брат). Он переливал их в одну большую колбу, которая, словно специально, стояла на столе. Одна пробирка с надписью «Н2SО4» выскользнула у него из рук и разбилась вдребезги, разлетевшись осколками и брызгами во все стороны. И тут же Энрике увидел, что на его одежде появились дырочки. Он видел, что брызги попали на его курточку и штанишки, но как-то сразу не понял, что именно эти капельки разъели ткань. Он доставал с верхней полки оставшиеся колбы и, не удержавшись на баррикаде из стульев, упал, зацепив стеклянные ёмкости, они тоже упали, разбились, что-то разлилось по полу. Энрике испугался, он понял, что дело приняло нешуточный оборот. Он представил, как ему придётся объясняться с Джеком – и сразу почему-то стало нехорошо на душе. Он решил поставить всё на место, но руки почему-то плохо его слушались, всё роняли, опять всё падало, билось, растекалось. Уже были залиты все бумаги Джека. И тут произошло самое страшное: появился огонь. Он быстро распространялся, охватывая всё вокруг. Энрике смертельно испугался, но выйти из комнаты уже не мог – путь ему преграждало пламя. К тому же, помимо запаха гари в воздухе стоял едкий запах разлитой химии. От него болела голова и каждый вдох словно ударял молотом по голове и разрывал лёгкие. Энрике громко плакал и кричал, но никто его не слышал. Последнее, что он видел – стена огня перед глазами…

Когда он очнулся, то не мог понять, почему ему так плохо. Постепенно воспоминания вернули его к произошедшему в подвале по его вине пожару. Энрике подумал, что ему сейчас лучше умереть, нежели выдержать разговор с братом. Но умереть ему не удалось, потому что предпосылок к этому не было. Провидение уберегло его от ожогов при пожаре, а отравление парами кислот хоть и было тяжёлым, но всё же здоровый организм быстро преодолел его. Энрике боялся увидеть Джека, боялся его взгляда и голоса, но, как оказалось, опасения были преждевременными. Джек вовсе не собирался говорить с ним. Ни на эту тему, ни на какую другую. Он перестал замечать младшего брата. Он не видел его даже тогда, когда тот стоял перед ним. Словно Энрике вообще не существовало или он находился в каком-то другом измерении, невидимом человеческому глазу. Так на долгие годы братья оказались в разных измерениях.

…В один из сумеречных ноябрьских дней лорд Норфолк приехал не один. С ним был гость. Энрике опять успел что-то натворить, теперь уж и не вспомнить, что именно, но тогда это было что-то из ряда вон выходящее, если отец позволил себе отчитать сына перед гостем. Это было неслыханно: допустить вытряхивание семейного грязного белья при постороннем человеке, но гнев отца был так велик, что он просто не смог держать его в себе. Он сурово отчитал Энрике, а потом, поняв, что не стоило этого делать в присутствии коллеги, добавил уже для этого господина, словно в оправдание:

– Мой сын так часто огорчает всех нас, что я уже и не знаю, какими методами укрощать его нрав.

Гость отложил газету:

– Помилуйте, Норфолк, но ведь мальчик – испанец! В нём ключом бьёт горячая южная кровь. И вовсе не надо пытаться укротить южный темперамент! Бороться с ним бесполезно, надо просто научиться сосуществованию холодного британского нрава и безудержно горячего испанского. Не подавление одного другим, а дипломатия, – гость многозначительно поднял вверх указательный палец.

Словно волшебным светом озарился сумрак наступающего вечера в кабинете Норфолка. В этот миг Энрике понял, что все унижения, которые он пережил, и все эпитеты, которыми его награждали, вовсе не были им заслужены – это результат полнейшей педагогической и психологической несостоятельности Норфолков. Они не принимали его таким, каков он есть – они пытались его переделать на свой лад, пытались измерять его поступки своей меркой, хотели сотворить из него личность по своему английскому стандарту. Но он уже был создан по другому стандарту – испанскому. Они не понимали, что он уже создан, что переделать ничего нельзя – и вновь и вновь упорно ломали его и подстраивали под свой стандарт. Почему-то Энрике представил такую картину: отец и брат пытаются засунуть его в коробку, едва он успевает высунуть голову из неё, как тут же его с двух сторон сразу запихивают назад. Именно так его «вписывали» в рамки классического британского воспитания. Из него хотели сделать безупречного английского джентльмена. Но не мог мальчик, рождённый испанкой, быть холодным, надменным и чопорным. Слишком много было в нём внутренней энергии, которую он выплёскивал направо и налево – за это его обвиняли в дурных манерах. А ведь можно было не ломать, не разрушать личность, просто сделать поправку на испанское происхождение. Но нет, оказалось, что Норфолкам легче растоптать достоинство маленького Энрике и заставить его поступать по принципу «надо так», чем принять его таким, каков он есть, но заслужить при этом неодобрение стаи (то бишь британского высшего общества).

В этот миг Энрике понял, что до последней своей клеточки он – испанец. И понял, что должен искать своих родственников, среди которых он уж точно не будет белой вороной. Он не помнил своей матери, но когда впервые увидел Кармен на сцене, ослепительную, зажигательную то понял, что его мать была именно такой: красивой, ослепительной и зажигательной.

И пришёл тот день, когда Энрике ступил на землю Испании. Он нашёл своих родичей – в Мадриде, Барселоне, Сарагосе. Их было много – дяди, тёти, кузены, кузины. Главой династии был дед – отец матери Энрике. Он был владельцем судоходной компании, крупным судопроизводителем, имел контрольный пакет акций в сталелитейном производстве, получал дивиденды в почтовой и страховой компаниях и даже контролировал телеканал. Он был магнатом. А начинал его отец, прадед Энрике, с пасеки, с нескольких ульев…

Энрике был сердечно встречен родственниками. Конечно же, сын английского лорда был принят в высшем обществе, его наперебой приглашали в лучшие дома. Он чувствовал неподдельный интерес к своей персоне, поэтому с головой окунулся в светскую жизнь. Мало-помалу он заметил, что внимание к нему остывает. Женщины уходили с другими. Как-то одна подвыпившая девица разоткровенничалась:

– Вы, Энрике, такой холодный, настоящий англичанин. Вы всё делаете ровно на столько, на сколько позволяют приличия. А мы – на столько, на сколько хватает души. Если смеёмся – то хохочем взахлёб, если любим – то страстно, до гробовой доски, до кинжала в сердце. Вы, английские джентльмены, этого не умеете. Вам этого не дано. У нас – широта души, у вас – узость рамок приличия.

Энрике был озадачен. Почему его воспринимают как англичанина? Неужели он действительно холоден и строг? Ведь он старался быть испанцем в Испании, старался стряхнуть с себя всё английское, но, тем не менее, здесь его видели англичанином. Тогда как в Англии он считался испанцем. Так кто же он? Где та пристань, в которой он сможет считаться своим? До каких пор ему быть чужаком в родной стае?