Китай управляемый: старый добрый менеджмент - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Малявин cтр.№ 63

Как бы там ни было, в свете философемы Пути внешние образы не имеют прототипов в природном мире; они оказываются только подобиями природных образов. По сути же, они представляют собой результат укрупнения и огрубления микровосприятий внутреннего опыта, которые оформляются и кристаллизуются в культурной практике по образцу дифференциального счисления в математике, причём возникающие в сознании (псевдонатуралистические) макрообразы должны соответствовать нашим жизненным привычкам. В этом заключается большой соблазн для сознания, которое незаметно «подгоняет» свои переживания под привычные и потому «удобные» для себя схемы. Попросту говоря, сознание способно очень ловко обманывать себя. Вместе с тем, поскольку «семена» вещей вообще не имеют формы, нельзя считать макрообразы, полученные посредством интегрирования микровосприятий, только иллюзией. Во всяком случае, это иллюзия, которую невозможно противопоставить некоей опытной или умопостигаемой «действительности». Более того, как предмет духовной практики и средство символической коммуникации, типовые формы культуры вполне реальны. Нельзя только сводить их к понятиям инструментального разума, то есть к формам идеологии, которая, разрывая связь мысли с символическими истоками человеческой практики, вынуждена искать своё обоснование в так называемой «объективной действительности».

Возвращаясь к теме «возвратного движения Пути», мы можем сказать теперь, что в его свете все формы (в том числе и диспозиция войска) находят своё завершение в бес-форменном. Сунь-цзы так прямо и утверждает. Ему вторит Сунь Бинь, добавляя, что всеми формами владеет одно, которое есть одновременно единое и единственное и потому само формы не имеет:

«Война — это борьба форм за превосходство. Нет такой формы, которую нельзя было бы покорить, но нельзя знать форму, которая даёт превосходство…

Невозможно использовать превосходство одной формы для того, чтобы победить все формы. Поэтому то, благодаря чему можно владеть формой, есть одно. Но то, благодаря чему достигается победа, не может быть одним».

В сущности, природа круговорота Пути, его альфа и омега — это состояние бесформенного Хаоса. Однако если в начале круговорота мы застаём хаос первозданной нерасчленённости бытия (так называемое состояние Беспредельного — у цзи), то в конце его мы приходим к культивированному хаосу досконально эстетизированной, осмысленной до последних мелочей жизни — состоянию Великого Предела (тай цзи). Эти два вида Хаоса — природный и человеческий — подобны друг другу не логически, а так, как и полагается реальностям извечно текучим, ежемгновенно самоустраняющимся: они сходятся по своему пределу. Эту запредельную точку схождения несходного древние китайцы и называли Дао, или Великий Путь — путь всех путей. В Дао всё уникально и всё сообщительно, всё одновременно рождается и погибает, всё единственно и едино, всё изменяется — и ничто не преходит.

«Война — это путь обмана», — говорит Сунь-цзы, объединяя два по видимости несовместимых понятия: истину и ложь. Мы видим теперь, что он говорит это совершенно серьёзно, имея на то веские основания. Именно этот почти скандальный постулат лежит в основании всей системы китайской стратегии. Каждый манёвр искусного стратега изначально неоднозначен: он может восприниматься и как реальность, и как иллюзия. Более того, он обманчив в своей реальности и реален в своей обманчивости. У противника просто не остаётся шансов! Напротив, «разумный полководец» у Сунь-цзы имеет свободу выбора статуса манёвра и, следовательно, способен прочно владеть инициативой. Он сам определяет то, что принимают за «действительность».

Между тем круговорот метаморфоз реальности, взятый как целое, в его родовом моменте существования, выявляет ещё более высокий уровень «чистой со-бытийности», где «путь обмана» предстаёт в его непреходящем, абсолютном виде — как не-двойственность внутреннего импульса движения и его внешнего следа-следствия, то есть «предшествующего» и «последующего» моментов событийности. Напомним, что событийность — эта подлинная основа практики — принадлежит области «воли», или непроизвольного помышления, открытости «сердца» зиянию бытия, где личное сходится с вселенским, конечное — с бесконечным. «Правда» обмана здесь указывает на некую априорную и неизменную по отношению к актуальному опыту реальность, которая в зависимости от условностей культуры и личных предпочтений мыслителей может получать очень разные определения:, начиная с «литургической смыслонаправленности действия» Э. Левинаса и кончая «абсолютным воображением» К. Юнга.

В свете такого рода виртуальной глубины Пути как «вечного начинания» раскрывается временное измерение «обмана», которое предстаёт неисчислимым разрывом между символической матрицей практики и внешними формами. «Показывай формы противнику, а сам пребывай в бесформенном», — гласит максима Сунь-цзы. Эти слова лишний раз напоминают о том, что в китайской стратегии видимые, пространственные метаморфозы диспозиции войска очерчивают символическое пространство событийности, которое лишено протяжённости и являет собой, можно сказать, чистую длительность или «протекающую вечность» — символическую дистанцию между «семенем» и «плодом» событий. Именно такую природу имеет знаменитый китайский идеал духовного достижения гунфу, который означает, собственно, «свободное время», «время неделания». Гунфу — это действие, «адекватное времени в целом» [121] , отсутствие и покой, знаменующие творческое изобилие жизни, предельная наполненность вселенской пустоты. Как сама реальность Пути, оно может быть мыслимо лишь как (ра)схождение противоположностей, парадоксальное не-единство разрыва и преемственности, всеобщности и единичности.

Теперь мы можем перейти к рассмотрению такой самобытной и технически важной в китайской стратегии оппозиции, как оппозиция между «потенциалом обстановки», «стратегическим преимуществом» (ши) и решающим «ударом» (цзе, цзи). Как уже говорилось, этот «потенциал обстановки» воплощает силу бытийственного (само)превращения. Теперь мы можем добавить, что он не является силой чисто стихийной потому, что наращивается описанным выше круговоротом взаимопорождающих «форм» военных действий. Именно поэтому им можно «овладеть», хотя он недоступен для инструментального использования. Пожалуй, здесь будет уместно провести аналогию с ролью эмоции в нашей жизни: мы не можем ни произвольно сотворить чувство, ни даже прогнать его, но, отдаваясь чувству, мы способны достичь необыкновенной ясности и силы духа; одним словом, мы можем соработничать с чувством. «Разумный полководец» умеет вникать в потенциал обстановки и способствовать его усилению, но этот потенциал никогда не совпадает с поверхностными, явленными тенденциями. По сути, речь идёт всё о той же символической матрице культурной практики — реальности неформализуемой, связывающей воедино субъективное и объективное, сознательное и бессознательное, свободу и нормативность действия. Перед нами ещё один аспект «умного неделания» — бесконечной действенности, которая актуализируется только в потоке событий.

Будучи динамической реальностью, потенциал имеет точку приложения силы, чем и обусловлена его важность для стратегической теории. Вот здесь мы сталкиваемся, быть может, с самой загадочным тезисом китайской военной науки: накопленный потенциал «разряжается» одним молниеносным и сокрушительным для противника ударом, обозначавшимся словом «импульс» (цзи). Речь идёт, по существу, о мгновенной актуализации потенциала. Вот как разъясняется это понятие в упомянутой выше книге Цзе Сюаня: «Точка, к которой прилагается потенциал, — это импульс. Точка превращения во всяком событии — это импульс. Точка связанности вещей — это импульс. Своевременное действие — это импульс. То, что свершается перед глазами, — это импульс. А то, что происходит, когда отводишь глаза, не может быть импульсом. Когда успеваешь воспользоваться случаем, — обладаешь импульсом, а когда не можешь так поступить, — теряешь импульс. Тут нужно рассчитывать всё более глубоко, таить в себе всё более надёжно. Сие определяется знанием, а используется решимостью» [122] .